В XX в. возникли идеи «театра-храма», в котором должно совершаться служение невидимому и непознаваемому. Вячеслав Иванов мечтал о том, чтобы соединить публику с актерами, уничтожив разделяющую их рампу, творить соборно. Федор Соллогуб мечтал превратить актера в чтеца. Все эти новации практически осуществлял Всеволод Мейерхольд (1874–1940) в студии Художественного театра, перейдя от натуралистического к условному театру. От актера требовалась «игра намеками», а зритель должен был «добавлять воображением недосказанное». В этом заключался символизм и импрессионизм сцены. «Не слова, а паузы; не монологи, а музыка пластических движений», — писал Мейерхольд. В эксперименте Мейерхольда в «Доме интермедии» (1910) актеры входили на сцену через зал, и зрители вовлекались в их игру.
Интересны эксперименты Александра Таирова (1885–1950) в Камерном театре в Москве. Таиров пытался синтезировать натуралистический и символический театр. Пол сцены принял вид ряда изломанных площадок, наклоненных под разными углами к горизонтальной линии. Это своеобразный театральный кубофутуризм.
После победы Октябрьской революции произошла «театрализация жизни», когда искусство вышло на улицу, чтобы принять участие в массовых инсценировках по разным поводам — от политических до спортивных. Был создан «революционный театр», а эксперименты Мейерхольда продолжились с удвоенной силой и в соответствии с идеологическими установками.
«На сцене по-прежнему вместо декораций — „конструкции“, изображающие висячие лестницы, движущиеся площадки, вертящиеся цилиндры, стулья, превращающиеся в качалки, маховые колеса, ускоряющие или замедляющие свои обороты, смотря по тому, бушуют ли на сцене или успокаиваются страсти»[133]
. Сюжет идеологически выворачивается в соответствии с «социальным заказом».Одной из студий МХТа руководил Евгений Вахтангов (1883–1922), впоследствии создавший на ее основе свой театр, ныне носящий его имя. Во второй половине XX в. на первый план вышел экспрессивно-политический Театр на Таганке, организованный артистом и режиссером Юрием Любимовым (р. 1917).
Русские балетные сезоны, начатые с 1909 г. в Париже, для которых специально писал музыку Игорь Стравинский, а костюмы готовили художники «Мира искусств», но свидетельству современников, явились настоящим откровением для французской публики и составили эру в истории театра вообще и мирового балета в частности. Впечатление от Русского балета Дягилева — «это впечатление чего-то невиданного, чего-то переносившего зрителей из мира обыденности в мир волшебной сказки, впечатление экзотики. Оно именно и создано особенной близостью данных течений русского искусства к народной стихии — близостью, которая, конечно, связана с особыми условиями русской культуры»[134]
. Близость эта объясняется ориентацией танца на ту плясовую традицию, которая жива в русском народе.Важен также и очень значительный элемент Востока, проникший и в танцы, и в декорации, и в музыку, и в костюмы. Важны, наконец, и элементы «хоровой» дисциплины в движении статистов и танцоров и «правда в движениях», соответственно «правде в звуках», создающая впечатление непосредственности и искренности. Самые темы постановок Дягилева в значительной степени были взяты из народных или восточных сказаний, что и дало возможность развернуться всем указанным чертам. Такого единства декораций, костюма и музыки не знал Запад, где к декорациям не относились с особой тщательностью.
В балетах выступали Вацлав Нижинский, вся карьера которого связана с Дягилевым, Анна Павлова, Тамара Карсавина (1885–1978). Хореографами были Михаил Фокин (1880–1942), Джордж Баланчин (Г.М. Баланчивадзе; 1904–1983) и другие величайшие балетмейстеры XX в. Михаил Фокин поставил музыкальный балет «Шопениана», драматический балет «Петрушка», «Жар-птицу», «Сильфиду» (на музыку Шопена), «Шехерезаду» (на музыку Римского-Корсакова). В 1919 г. он уехал в США, где открыл школу танцев. Работал с Рахманиновым. В 1942 г. поставил балет «Русский солдат», посвященный героям Великой Отечественной войны.