История русской культуры

Но вернемся к концу 1780-х гг. В 1767 г. вышел «Наказ» Екатерины II, «ученицы французских философов, последовательницы Монтескье, корреспондентки Вольтера, покровительницы Дидро», в котором были даже рассуждения о вольности. В 1783 г. вышел указ о вольных типографиях, в соответствии с которым заводить типографии разрешалось частным лицам. Жить бы, кажется, да радоваться под покровительством «просвещенной монархини», тем более что имеешь дом вблизи Невского проспекта, дачу на Петровском острове, крепостных да еще начальственную должность в Петербургской таможне. «Путеводитель благой — совесть» позвал Радищева в опасный путь, и он пишет свою книгу.

О том, что Радищев точно отразил окружающую действительность, свидетельствуют такие строки из послания бывшего новгородского губернатора графа Я. Сиверса Екатерине II: «Крестьяне, притесняемые своими господами и военною администрацией, так и ждут удобной минуты, чтобы начать смуты. Ваше Величество сами видели, при беспорядках по случаю сбора подушной подати, как не трудно подговорить наших крестьян к возмущению». С другой стороны, некоторые историки сближали мировоззрение Радищева с идеями «Наказа». За что же тогда кара? Дело, конечно, не в том, что «прогрессивная» императрица к концу жизни стала консервативной. Еще в доекатерининские времена в политике замечено расхождение между словами и делами. Екатерина II написала в «Наказе» такое, что его даже запрещали и сжигали во Франции. Но ее вполне устраивали «потемкинские деревни». В своих замечаниях на «Путешествие» она пишет: «Неоспоримо, что лучше судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во всей вселенной». Радищев видел другие деревни. И вот императрица прочла обличение самих царей, сказанное искренне, с неподдельной душевной болью, и испугалась за свою власть. Тут-то и стала очевидной правота произведения Радищева и того эпиграфа, который он предпослал ему и который выразил его суть: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» (стихи из поэмы В.К. Тредиаковского). На борьбу с этим чудовищем и вышел сорокалетний Радищев. Он не тешил себя иллюзией, что борется с отдельными недостатками, всевластием вельмож и помещиков и т. п. Автор вступил в схватку с настоящим гигантом… и проиграл. В своем поражении он не заблуждался и поступил в конечном счете как человек чести.

Можно удивляться: почему Радищев покончил с собой? Он следовал совету, который дает своим сыновьям один из героев его книги: «Если ненавистное счастие истощит над тобою все стрелы свои, если добродетели твоей убежища на земле не останется, если, доведенну до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, тогда воспомни, что ты человек, воспомяни величество твое, восхити венец блаженства, его же отъяти у тебя тщатся. Умри». Не надо представлять Радищева победителем, но «не достойны разве признательности мужественные писатели, восстающие на губительство и всесилие, для того, что не могли избавить человечества из оков и пленения?» Радищев ушел из жизни с верой в то, что «человечество вызревает в оковах и, направляемое надеждою свободы и неистребимым природы правом, двинется… И власть приведена будет в трепет».

Радищев был не только, а может, не столько великим писателем и ученым, как М.В. Ломоносов, о котором он сказал в «Путешествии» благодарственное слово, сколько великим гражданином, имеющим душу скорбящую. В его главном произведении мы сильнее всего ощущаем боль за Отечество, и именно она водила его пером. Не философские сочинения и не научные изыскания больше всего влекут нас к Радищеву. Нам передаются его страдания от вида униженных и оскорбленных. Эстет не найдет в его произведениях высших словесных красот. Но его нерукотворный памятник будет будить духовно спящих и согревать людские души. В «Слове о Ломоносове» Радищев писал: «Не столп, воздвигнутый над тлением твоим, сохранит память твою в дальнейшее потомство. Не камень со иссечением имени твоего пренесет славу твою в будущие столетия. Слово твое, живущее пристно и вовеки в творениях, слово российского племени тобою в языке нашем обновленное прелетит во устах народных за необозримый горизонт столетий». Эти строки можно отнести с полным правом к их автору.

Радищев не был революционером. Он вступил в битву, вооруженный лишь пером, но именно потому, что Радищев боролся со всем самодержавным строем, а не с отдельными недостатками и порочными нравами, его и подвели под статью о призыве к восстанию и организации заговора, хотя у автора таких намерений не было. Следственная комиссия осталась при своем мнении, «не поверив», как записано в приговоре, показаниям Радищева. Он описал положение народа и предупредил власть о последствиях его эксплуатации: «Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость… Не ведаете ли… коликая нам предстоит гибель, в коликой мы вращаемся опасности…»