История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

Я победил: теперь вести
Народы серые я буду.
В ресницах вера заблести,
Вера, помощница чуду.
Куда? Отвечу без торговли:
Из той осоки, чем я выше,
Народ, как дом, лишенный кровли,
Воздвигнет стены в меру крыши [181]

.

В. Григорьев, специалист по «велимироведению», выделяет основные этапы жизни и творчества Хлебникова, «грани, отмечающие сущностные перемены в движении его идиостиля»:

1904–1905 гг. (война и революция);

1908–1910 гг. (первые публикации, разрыв с «Аполлоном», начало сближения с будущими «гилейцами»);

1916–1917 гг. («Воззвание Председателей Земного Шара»);

конец 1920 г. (вслед за «Ночью в окопе», «Ладомир» и стихотворением «Единая книга» открытие «основного закона времени») [182]. Исследователь подчеркивает такие особенности мышления поэта, как «замах, стремление охватить все мироздание и исторический процесс в его перспективе» [183], что обусловливает и особенности поэтического языка, хлебниковского идиостиля.

Необычайно одаренный и опередивший свое время, поэт обращался к древнеславянским источникам, древневосточным и среднеазиатским мифам в поисках «слова как такового», «самовитого слова», производил эксперименты в области языка, считал необходимым этап «корнесловия» для освобождения языка от наносных и чуждых ему элементов заимствования. Считал неуместным широкое использование заимствованных слов, став «королем неологизмов», предпочитал греко-латинским корням слова славянские. Вместо «футурист» употреблял «будетлянин», математик у него – «числяр», интеллигенция – «умнечество», а также создавал слова: вружба, лгавда, образ будущего назвал «ладомиром».

Создавая заумный язык как средство поэтической экспрессивной речи, Хлебников изобретал неологизмы, чрезвычайно емкие по смыслу, используя «внутреннюю форму» и семантику древнерусских корневых основ, сочетал их с реально существующими в современном языке словами, формируя своеобразный полистилистический дискурс авангарда. Его влияние на принципы русского авангарда и развитие русской поэзии XX в. велико, но еще недостаточно оценено.

Стали знамениты экспериментальные стихотворения Хлебникова, в том числе «Заклятье смехом» (1908–1909):

О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смечально,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмещиц надсмеяльных – смех усмейных
смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи.

Чаще всего как пример зауми цитируется строка из стихотворения: «Бобэоби пелись губы». Поэт стремится повторить в слове опыт Пикассо и других живописцев кубофутуризма – рассечения плоскостями человеческого изображения, с тем чтобы выявить внутреннюю форму:

Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.

Абстрактные звукосочетания для Хлебникова имели конкретные значения: бобэоби – красный цвет губ, вээоми – синий цвет глаз, пиээо – черный цвет бровей. Лицо, возникающее на холсте, – абстрактное, лицо вообще, «как таковое». Хлебников рассуждал: «Есть некоторое много, неопределенно протяженное многообразие, непрерывно изменяющееся, которое по отношению к нашим пяти чувствам находится в том же положении, в каком двупротяженное непрерывное пространство находится по отношению к треугольнику, кругу…» [184].

Словотворчество Хлебникова чаще всего внутренне мотивировано. Читатель может реконструировать его неологизм и вернуть ему привычный образ. Например, в стихотворении «Кузнечик» (1908–1909) «рав» означает «трава», а «крылышкуя» – деепричастие от существительного «крылья»:

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много рав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!