История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

Лейтмотивами творчества становятся любовь, природа и «Я» поэта, многочисленные самопризнания и самохарактеристики. Многие стихотворения раскрывали психологию творчества, эстетические пристрастия автора, использовавшего в ироничном ключе ассоциативные и интертекстуальные связи с образами мировой культуры.

Я заклеймен, как некогда Бодлэр;
То – я скорблю, то – мне от смеха душно.
Читаю отзыв, точно ем «эклер»:
Так обо мне рецензия… воздушна.
О, критика – проспавший Шантеклер! —
«Ку-ка-ре-ку!», ведь солнце не послушно.

Обыгрывая непонимание критиками его творчества, дразня и эпатируя высокоумие, не улавливающее специфику поэтической игры, Северянин прибегает к совпадению названия пирожного «эклер» и французского слова «eclair» – «молния»: «В моих очах eclair, а не «эклер»! / Я отомщу собою, как – Бодлэр!». Один из «проклятых» французских поэтов, Ш. Бодлер, вначале яростно обруганный критикой, а затем ставший всемирно знаменитым, создавший в сборнике «Цветы зла» эстетические образцы декадентской поэзии, а в жизни – новые образцы поведения буржуа, не считающегося с добропорядочностью, становится для Северянина символом современного поэта.

В «Прологе эгофутуризма» осмысливаются собственные творческие новации в области эстетики и этики. По самохарактеристике, поэт создает принципиально новый стих, «Препон не знающий с рожденья, / С пренебреженьем к берегам, / Дает он гордым наслажденье / И шлет презрение рабам». Автор указывает на изысканную простоту, строфическую строгость, композиционную завершенность, свободу и свежесть своей поэзии:

Я облеку, как ночи, – в ризы
Свои загадки и грехи,
В тиары строф мои капризы,
Мои волшебные сюрпризы,
Мои ажурные стихи.

В «Прологе» утверждаются права интуиции, непосредственности в искусстве, безграничная вера в свои возможности, слиянность с природными стихиями, которые «подавлены» в человеке цивилизацией («Я с первобытным неразлучен, / Будь это жизнь ль, смерть ли будь»); осмысливается «текучий» протеизм «эго» («Влекусь рекой, цвету сиренью, / Пылаю солнцем, льюсь луной»); пафосно отрицается рациональность («Не мне расчет лабораторий! / Нет для меня учителей!»). Поэт ратует за возвращение к первобытным необузданным силам натуры, которые таятся в человеке, выражает недоверие к культуре как единственной хранительнице истины и мудрости («И нет дикарству панихиды, / Но и культуре гимна нет»). Духовная свобода, считал поэт, неразрывна с первобытной природной стихией, которая родственна со стихией творчества. Эти пункты поэтической программы «Пролога эгофутуризма» Северянина разделяли в той или иной степени все представители русского футуризма. Себя же поэт причислял к «литературным Мессиям» [231]. В самоманифестациях «Пролога» звучат характерные для футуризма ноты отрицания «старого мира», готовность на самопожертвование во имя будущего:

Я одинок в своей задаче
И оттого, что одинок,
Я дряблый мир готовлю к сдаче,
Плетя на гроб себе венок.

Северянину выпала невиданная честь: в московском Политехническом музее публика избирает его «королем поэтов» (27 февраля 1918 г.), оставляя Маяковского вторым. Поэт писал: «Мильоны женских поцелуев – / Ничто пред почестью богам: / И целовал мне руки Клюев, / И падал Фофанов к ногам!».

Художественный мир Северянина, считает Л. Аннинский, определяется гаммой черного и серебристого, «черное почти не видно, серебро поблескивает в смесях и сплавах. … Чарующий морок этой поэзии овевает и окутывает тебя прежде, чем ты начинаешь понимать, что именно спрятано в этом перламутровом мареве, но поэт, активно подключенный к интеллектуальным клеммам эпохи, предлагает нам определение: «Моя вселенская душа»» [232].

Отныне плащ мой фиолетов, Бэрета бархат в серебре: Я избран королем поэтов На зависть нудной мошкаре…