История русской литературы в четырех томах (Том 3)

Очерк "натуралистов" 40-х гг. основывался обычно на изображении конкретного факта, конкретного лица. Их интересовал человек определенной профессии, как например в классическом очерке Д. В. Григоровича "Петербургские шарманщики". Некоторые из писателей-демократов продолжили эту традицию. Таков очерк молодого Гл. Успенского "Старьевщик" (1863). Но даже и в этом очерке заметно нечто существенно новое. Григорович изобразил шарманщика как человека данной профессии, данного бытового уклада. Успенский же дал обобщающую биографию старьевщика как социально-психологического типа. Показ народных нравов, обычаев и народной психологии, занятий, семейных отношений, разнообразных психологических типов из народа, что было ток характерно для "физиологической" беллетристики 40-х гг., у шестидесятников дополняется изображением социально-экономических отношений и социальных типов. Перестраивается вся структура очерка. На первый план в нем, как и в романе (у Решетникова), в повести (у Слепцова), выдвигается народная среда, коллективный герой, человек толпы, художественное изображение которых сливается с самораскрытием образа автора, с комментарием, с лирическими отступлениями, с публицистикой. Главное в очерке шестидесятников - не фотография, описание и классификация, а сцены, диалоги, социально острые ситуации и столкновения, сопровождающиеся авторскими рассуждениями, выводами и оценками Сердцевиной очерка является зачастую самый обыденный, самый незначительный, иногда даже анекдотический случай из повседневной народной жизни. Именно на этой основе строят, к примеру, свои очерки И. Успенский ("Проезжий", 1861) или Слепцов ("Свиньи", 1864). Но этот мелочный факт писатели-демократы изображают в таком озарении, под таким углом зрения, что невольно возникают обобщения, типизация, позволяющие судить о "механизме" жизни, об экономическом, социальном и правовом положении народа, о его самосознании. И к народу они подошли совсем не с той стороны, которая была предметом особого, любовного внимания писателей "натуральной школы". В их произведениях ощутима последовательно просветительская точка зрения на народ. И она противостояла не только Григоровичу, но и будущему народничеству, представители которого нередко идеализировали крестьянские массы, впадали в сентиментальный тон, превозносили мирские порядки, верили в спасительность общины. Но "какие такие устои могут быть у бедняка, у человека голодного?" - спрашивал Левитов в 70-е гг. [8] Это было смелой и обоснованной дерзостью, разрушающей привычные представления. Стало жизненным делом в условиях вызревания революционной обстановки в стране указать на "глуповство" народа: на рутинность и рабство души, суеверия, умственную дремоту и пассивность, непонимание своих интересов и незнание, как защитить себя. Это и есть "правда без всяких прикрас", революционизирующую силу которой великолепно почувствовал и проницательно растолковал глава революционно-крестьянской демократии Н. Г. Чернышевский.

С опытом работы писателей-разночинцев считались Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев и Л. Н. Толстой, а позже и Горький. Автор "Подростка" признавал, что "Решетниковы выражают мысль необходимости чего-то нового в художническом слове", [9]  но вместе с тем он решительно отвергал, как ему казалось, дагерротипическое воспроизведение действительности у Н. Успенского. Тургенев в произведениях Решетникова почувствовал такую правду, которая "дальше идти не может", и признал в авторе "замечательный талант". [10] Предполагая в Слепцове большой талант, Тургенев признался, что его "Питомка" (1863) "пробирает до мозга костей". [11] Но в целом оценивая разночинную беллетристику 60-х гг., автор "Отцов и детей" давал ей отрицательную характеристику, считая, что Решетниковы, Слепцовы, Успенские "ничего выдумать не могут". [12]

Одним из характерных для беллетристов-демократов средств социальной типизации явилась циклизация очерков. Так возникли "Очерки бурсы" (1865) Помяловского ("адовоспитательное" заведение и его жертвы), "Нравы Растеряевой улицы" (1866) Г. И. Успенского (типы, формируемые растеряевским общественным миром), "Владимирка и Клязьма" (1861) (система эксплуатации, обмана и обирания народа), "Письма об Осташкове" (1862-1863) Слепцова ("благодетели" Осташкова и его жертвы).