История русской литературы в четырех томах (Том 3)

Решетникова, как и некоторых других беллетристов-шестидесятников, порой воспринимали в отечественной и зарубежной критике в качестве писателя-натуралиста, предшественника Золя. Шарль Нейруд, например, в предисловии к французскому переводу "Подлиповцев" обосновывал именно эту точку зрения. [2] Е. Н. Эдельсон свою статью о беллетристах-шестидесятниках, опубликованную в "Библиотеке для чтения." (1864, № 3), назвал "Современная натуральная школа". Советская историко-литературная наука [3] отклонила такое толкование, показав, что писатели демократического течения 60-х гг. по своему творческому методу, по писательской позиции и общему мировоззрению не были натуралистами. Они преклонялись перед точными фактами, перед "голой правдой", перед анализом, обращали особое внимание на экономические и нравственные "гнойные язвы" общества, рассматривали творческую работу как эксперимент или исследование, - все это сближало рассматриваемых литераторов с натуралистами, но сближало преимущественно терминологически, по приемам, по средствам изображения, а не по методу, но по внутренним органическим качествам их реализма, эстетики и мировосприятия.

В произведениях Н. и Г. Успенских, Помяловского, Воронова и Решетникова встречаются, конечно, случаи увлечения жаргонами и диалектами, натуралистическими зарисовками быта и сцен, по эти порой неоправданные излишества или изживались по мере роста писателя, или же натуралистические приемы и формы более органически ассимилировались, объяснялись самой жизнью и становились особенностью их реализма. Опыт творческой работы шестидесятников-демократов подтверждает, что натуралистические приемы воспроизведения могут успешно, плодотворно трансформироваться и ассимилироваться реалистами, служить реалистическому методу, что они оправданы, когда у беллетриста речь идет об уродливых, "гнойных" сторонах жизни, о быте и обитателях "дна", ночлежных и работных домов, проституции, "мастеровщине". Натуралистический цинизм своих некоторых описаний бурсы Помяловский объяснил именно цинизмом ("до последнего предела") самой жизни. Но писатели-демократы не были объективистски бесстрастными регистраторами фактов и документов. Позитивизм, столь характерный для позиции натуралистов, фетишизирующих детерминизм, был им чужд. Они не подменяли социологию физиологией и не были фаталистами в объяснении отношений человека и среды, а выступали убежденными просветителями, писателями-социологами, в центре внимания которых - люди труда, их трагические судьбы. Сознательное служение им, стремление облегчить их положение, вмешаться в ход жизни, дать ей определенную оценку, призыв к переделке социально-экономических отношений как путь к изменению положения и сущности человека - все это воодушевляло шестидесятников-демократов, придавало их произведениям высокую и открытую тенденциозность. "Я задумал, - писал Решетников Некрасову о "Подлиповцах", написать бурлацкую жизнь с целью хоть сколько-нибудь помочь этим бедным труженикам ...> Вы не поверите, я даже плакал, когда передо мною очерчивался образ Пилы во время его мучений". [4] Такая установка и подобные признания невозможны в устах натуралиста. Народная беллетристика 60-х гг. взывала к совести русского образованного общества. Ее создатели ставили перед собой задачу, как говорил Горький в каприйских лекциях по русской литературе, "просветить мужика, воскресить в нем человека". [5] Они чувствовали перед трудовым народом моральную ответственность. Его страдания и бедствия были вместе с тем и личной болью писателей. Автор-рассказчик в их художественной системе слился с героем, с человеком из народа. Ничего подобного не могло быть у натуралистов.