Раскрывая трагически безысходную зависимость человека из народа, из среды разночинцев от обстоятельств жизни, беллетристы-демократы зачастую создавали пессимистическую концепцию всего процесса жизни и характеров. В романе "Горнорабочие" Решетников декларирует, что он пишет "не идеалы земного счастья", а "невеселые картины" жизни. [37] Об этом же говорит и Помяловский в предисловии-манифесте к роману "Брат и сестра". Здесь романист заявляет о необходимости изучения "гнойной язвы" общества, изображения голой, неподдельной правды, которая исключала возможность положительных эстетических оценок.
Творчество шестидесятников окрашено преимущественно в мрачные тона, проникнуто скептицизмом, растерянностью перед жизнью, разочарованиями. Они изображали среду, в которой вид красоты рождал в человеке "желание, совершенно противоположное красоте" (очерк Г. Успенского "Одиночество", 1866). Даже красота природы вызывает у героев демократической литературы злую иронию, раздражение и негодование. Писатели-демократы порой окарикатуривают явления природы или вносят в картину природы иронию и сатиру ("Октябрьская дождливая ночь, с которой начинается моя история, не нуждается в жестяной театральной луне"). [38] Воронов в очерках "Болото", говоря о "поэтическом вое ветра", замечает: "Черт бы его побрал!". Характерны в этом же отношении и циничные реплики Череванина в повести Помяловского "Молотов" о ночной красоте, луне и любви. Очень часто шестидесятники воспроизводят унылый осенний пейзаж, подчеркивающий тяжелый ход жизни, нравственные страдания людей, крат их надежд. Что-то роковое и страшное, угрожающее людям и издевающееся над ними видит Левитов в окружающей природе ("Степная дорога ночью", 1861). Враждебные людям пейзажи создает и Помяловский в романе "Брат и сестра": "Ночь точно опьянела и сдуру, шатаясь по городу, грязная, злилась и плевала на площади и дороги, дома и кабаки, в лица запоздалых пешеходов и животных... На небе мрак, на земле мрак, на водах мрак. Небо разорвано в клочья, и по небу облака, словно рубища нищих, несутся". [39]
Но вместе с тем примечательно, что в тех случаях, когда деятели "новой фазы" литературного развития все же обращались к положительным эстетическим оценкам, они порой искали опору для них в природе. Они создают "мужичьи" трудовые пейзажи, им знакомо чувство приволья и свободы в природе, их положительные герои (например, Дарья в романе Решетникова "Свой хлеб") близки к природе, тянутся к ней, когда им тяжко в жизни, черпают в ной силу для сопротивления обстоятельствам. В повести "Декалов" (1862) Н. Успенский создал антитезу: античеловеческая жизнь в семинарской квартире и сон, в котором горой видит природу, приволье. И это поэтическое сновидение пробуждает в нем мучительные вопросы. Такие контрасты и сопоставления красота и чистота природы и бесчеловечные отношения людей, их уродливый нравственный мир и быт - встречаются и у других шестидесятников. С одной стороны, предстает образ свободных просторов необъятной родины, а с другой образ тяжкой, несвободной, унизительной жизни простого народа ("Трудное время" Слепцова). Основой структуры некоторых произведений Левитова являются именно эти контрасты. Этот писатель буквально поклонялся "светлому лицу природы" и безутешно скорбел о "людской погибели". Его повествование открывается рассказом о чем-нибудь зверском, гадком, а завершается тоской о человечности, красоте, гимном природе. Так, например, построен рассказ "Расправа" (1862), в основе которого антитеза: вечно прекрасная, возвышающая душу природа и человек, забывший, что он человек. Криком боли завершается названный рассказ. У одного участника мирской попойки просыпается совесть и он признает, что мужики, отдав бедную женщину в вечную кабалу богатому крестьянину, пропили правду в кабаке. И писатель кончает свое повествование сурово предостерегающими, хотя и бессильными словами: "Грозный, как эта грозно царящая ночь, грянет некогда суд на людей и обстоятельства, которые заслепили столько глаз, не видящих чужого несчастья, которые притупили столько душ, не благоговеющих теперь перед светлым лицом природы, перед этим вечным храмом истинного . бога живого". [40] Бессильная тоска о красоте, отсутствующей в самой действительности, слышится в этих лирико-патетических словах Левитова. Он надеялся на приход в будущем согласия "угрюмого, печального человека" с "веселой, цветущей природой" ("Насупротив!.." 1862).
Левитовская лирика печали и скорби в рассказе "Расправа" заключала в себе и большую социальную правду, предостерегающую от той идеализации деревенских мирских институтов, которая займет существенное место в народнической идеологии 70-х гг. Некоторые ее представители были убеждены, что деревенский мир не даст человека в обиду, всякого пожалеет и всякого защитит. Левитов своими крестьянскими очерками и рассказами убедительно показал, что община не способна быть "заступой" бедняка.