История русской литературы в четырех томах (Том 3)

О гибели человечности Левитов рассказывает и в трагически-мрачном очерке "Нравы московских девственных улиц" (1864). Здесь действующим лицом выступает подвал, свидетель человеческих драм и хранитель мертвой вековечной неподвижности ужасного бытия бедноты. Подвал назидательно, ссылаясь на опыт многих поколений людей, проживших в его стенах, упрекает рассказчика Ивана Петровича (человека из другого, более светлого мира, но также раздавленного жизнью} в бесполезности и даже вредности его посещений подвальных обитателей, его знакомства и дружбы с Катей, разговоров и чтений с пего. Говорящие стены подвала предсказывают, что все это принесет только новые, еще более тяжелые испытания и несчастия. Предчувствия подвала сбылись. Иван Петрович не мог вывести Катю на ту широкую дорогу жизни, о которой он ей толковал, а она, выбитая его пропагандой из привычной подвальной колеи, бежит из подвала, обрекая себя на позор. "Видишь, Иван Петрович! Всегда я тебе толковал: уйди ты от нас, потому будет у нас от твоих слов большое горе... Господи, - взмолился старый подвал, как бы подвижник какой святой, когда только эти слова будут идти не мимо нас?". [31] Эти иронические комментарии, подчеркивающие обреченность обитателей подвала, вместе с тем: говорят и о тоске автора по сильным людям, по сильным словам, способным, как это показано в романе Чернышевского, нарушить, переделать установившийся "лад" жизни.

Есть у Левитова и чисто психологические повести о разрушении духовного мира личности, о крушении светлых надежд разночинца. Одна из них, "Петербургский случай" (1869), с потрясающей силой рассказывает о трагической судьбе сломленного жизнью разночинца Померанцева. В произведениях шестидесятников-демократов изображены "убитые призвания" целого поколения безымянных интеллигентов-плебеев. Таковы погубивший себя в вине образованный друг Слепцова ("Владимирка и Клязьма"), погубленный талантливый живописец у Левитова ("Степная дорога ночью", 1861; незаконченный роман "Сны и факты"), [32] спившийся учитель у Н. Успенского ("Деревенская газета", 1860). Особенно характерны судьбы студента Брусилова в одноименном очерке Н. Успенского, Клещова и Крылова в рассказе "Сквозь огонь, воду и медные трубы" и очерках "Московские вертепы" (из сборника "Болото").

Выразительны, типичны в этом же плане и образы интеллигентов-разночинцев в романах Решетникова. В романе "Глумовы" автор рисует образ учителя Петра Савича Курносова, выходца из народа. Он понял сущность отношений крепостного начальства к рабочим, с жаром принялся за обучение заводских ребят. Но школьные реформы кончились тем, что Петра Савича публично, в присутствии всех учеников, высекли, и с тех пор школьники с "недоверием стали смотреть на своего учителя". С глубоким пониманием психологии Решетников показывает, как унижение и оскорбление в человеке его достоинства, его убеждений, как бессилие этого человека перед действительностью приводят к роковой развязке, к падению, к пассивному отношению к жизни. У Курносова отбили всякое желание приносить пользу молодому поколению рабочих, он стал пить, "его горе слилось с горцем рабочих", но интеллигент и рабочие, как с болью признает Решетников, так и не поняли друг друга.

В реализме шестидесятников трагическая зависимость человека от обстоятельств раскрыта с глубоким своеобразием, подтверждающим, что в истории русской литературы наступила после Гоголя и его школы "новая фаза". Белинский высказал мысль, что герои Гоголя являются в той или другой мере жертвами общественной среды. Автор "Мертвых душ" изобразил разнообразные типы пошлого человека - типы пустоты и одичалости, когда человек становится "окременевшим куском", "прорехой на человечестве". Но Гоголь не отдавал себе полного отчета в тех далеко идущих социальных перспективах, которые открывались в созданной им концепции жизни. Он увлекся иллюзорной заботой о нравственном возрождении человека. Как утопист, он мечтал о нравственном оздоровлении общества, в принципе оставаясь, однако, в рамках старого общества.