История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

И действительно, поехал и увидел новых людей и новые сюжеты для своих рассказов и повестей – «Адам и Ева» (1962), «Двое в декабре» (1962), «Ночлег» (1963), «Плачу и рыдаю…» (1963), «Проклятый север» (1964), «Свечечка» (1973), «Во сне ты горько плакал» (1977), «Нестор и Кир» (1961), «Какие же мы посторонние?» (1967), «Белуха» (1963—1972). Здесь выведены разные персонажи и севера и юга, с характерами сложными, противоречивыми, работящие, сильные и благородные. А главное – Юрий Казаков открыл для себя и своих читателей удивительную биографию ненца Тыко Вылки, талантливого художника, организатора, доброго и отважного человека. О нём много писали, ведь он родился в 1886 году, его заметил знаменитый полярный путешественник Владимир Александрович Русанов. Сначала Тыко Вылка был проводником у Русанова, исследовавшего Новую Землю, но потом, проявив большие познания в топографии Новой Земли, стал полноправным участником всех последующих экспедиций Русанова. Юрий Казаков нашёл тех, кто общался с Тыко Вылкой, тех, кто помогал людям уйти от беды. Андрей Миллер рассказал о том, как, узнав о трагическом положении его семьи, отец уже готов был облить всех бензином и сжечь семью от безысходности, много километров Тыко Вылка мчался на собаках, отыскал заваленный снегом дом и спас всю семью от гибели. «Жить надо, терпеть надо, детей спасать надо!» – ободряюще говорил Тыко Вылка. А потом поехал на факторию и приказал обеспечить семью Миллера продуктами. И таких случаев было не перечесть.

«Один современный журналист сердится на дореволюционных рецензентов, – писал Юрий Казаков, – которые, оценивая картины Тыко Вылки, называли его «дикарём», «выдающимся самоедом», «уникальным явлением» И, как бы отвергая эти давнишние, покрытые уже пылью восторженные оценки, журналист пишет: «Лишь те, кто хорошо знал и любил Илью Константиновича, говорят о нём без удивления, с теплотой и уважением».

Насчет «теплоты и уважения» я согласен, но почему «без удивления»? Как раз удивление, изумление – вот первые чувства, которые испытываешь, знакомясь с жизнью Тыко Вылки. Что же касается «дикаря», то и в этом слове я не вижу ничего оскорбительного для представителя тогдашних ненцев. И думаю, что человек, написавший это слово, отнюдь не хотел унизить Тыко Вылку. Это слово всего-навсего констатация факта, ибо кем же, как не дикарями (не в смысле низменности инстинктов, а в смысле социальном!), были тогдашние ненцы?.. Нет, передовое русское общество горячо приветствовало талант Тыко Вылки. Его сразу и по достоинству оценили не только как художника, но и как человека. «Вылка несомненно талантливый человек, – писал о нем В. Переплётчиков, – он талантлив вообще».

Русанов, убедившись, что Тыко Вылка не только проводник, не только живописец и составитель новой карты Северного острова, понял и то, что ему надо учиться. Устроил ему выставку картин в Архангельске, потом везёт его в Москву и отдаёт его в руки В. Переплётчикова учиться живописи, находит ему бесплатных преподавателей русского языка, арифметики, географии и топографической съёмки.

Проза Юрия Казакова – неотъемлемая часть русской литературы ХХ века.

Казаков Ю. Голубое и зелёное. М., 1963.

Казаков Ю. Избранное. М., 1985.

Часть третья Русская литература 60-х годов. Правда и истина

После ХХ съезда КПСС, после публикации доклада Н.С. Хрущёва о культе личности и его разоблачении, после того, как всем показалось, что наступила свобода слова, столь долго ограниченная, в интеллигентской среде стало твориться что-то невообразимое: в Ленинской библиотеке, особенно в курительной, читатели часами стояли и спорили обо всём, о Ленине и Троцком, о Сталине и гибельных 30-х годах, о лагерях, о ГУЛАГе, о невинно убиенных соратниках Ленина, о жестоком и немилосердном Сталине… Вокруг балюстрады старого здания Московского университета, там, где была Коммунистическая (Богословская) аудитория, тоже ходили толпы горячо спорящих студентов и аспирантов всё по тем же темам и вопросам. И, по воспоминаниям о тех же временах, эти споры происходили повсюду. По всему чувствовалось, что и в современной литературе произойдут какие-то серьёзные тематические сдвиги, дающие давно желанную свободу от указаний идеологических наставников.

На первых порах ослабла цензура и контроль руководящих идеологией органов, появились некоторые необычные статьи и очерки. И многие из спорящих вспоминали статьи «Об искренности в литературе» Владимира Померанцева (Новый мир. 1953. № 12) и «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» Фёдора Абрамова (Там же. 1954. № 4), осуждённые Союзом писателей СССР и, естественно, ЦК КПСС, думали о возможности возвращения к свободе слова, как в то время.

В разных журналах появились первые стихотворения о страданиях и муках во время Великой Отечественной войны, в том числе стихи Ольги Берггольц в «Новом мире». Возникли и размышления известных литературоведов о правомерности существования некоторых устаревших толкований.