…Я встретился с Казакевичем и рассказал ему от слова до слова всё как было. Он был в бешенстве и в досаде – и на других, и на самого себя и, взад и вперёд расхаживая по фадеевскому кабинету, скрипел зубами, охал и матерился, вспоминая редакционную работу над своей «Весной на Одере», как на него жали, как не только заставляли убрать фамилию Жукова, но и саму должность командующего фронтом. «Конечно, – с досадой говорил он, – Сталин правильно почувствовал, совершенно правильно. Половину того, что делает Сизокрылов, делал у меня командующий фронтом, а потом меня просто вынудили всё это передать Сизокрылову. Как я согласился, как поддался? А как было не поддаться – никто бы не напечатал, даже и думать не желали о том, чтобы напечатать до тех пор, пока я этого не переделаю. А как теперь переделывать обратно? Как вставлять командующего фронтом, когда роман уже вышел в журнале, уже вышел двумя изданиями, уже переведён на другие языки, как я могу теперь его исправлять, заменять одного другим?» (
В 1947 году Сталин задал вопрос Симонову, хорошие ли рассказы М. Зощенко, которые тот готов напечатать в «Новом мире». Получив утвердительный ответ, сказал: «Ну, раз вы, как редактор, считаете, что их надо напечатать, печатайте. А мы, когда напечатаете, почитаем» (Там же. С. 140).
Вот честная позиция руководителя государства: почитаем и выскажем своё отношение к опубликованному материалу.
А Фадеев и Твардовский заняли странную позицию, скорее двурушническую, нежели принципиальную. Отсюда и редактура «Весны на Одере»: только что Жуков был понижен в должности, так решено было выбросить его из романа, где он действительно командовал фронтом.
Такова была общественно-литературная обстановка, писатель был почти начисто лишён свободы слова, при этом чаще всего из-за собственной трусости, не только сам себя редактировал, но и поддавался нажиму редактора, заведующего редакцией, главного редактора, цензора, высших идеологических учреждений. Но ХХ съезд КПСС, принявший Постановление о культе личности И.В. Сталина, вроде бы коренным образом изменил обстановку. Однако цензура продолжала свой гнёт, свои идеологические установления.
С приходом к власти Н.С. Хрущёва мало что изменилось, положение творческих союзов скорее ухудшилось. То, что заявили напостовцы и налитпостовцы в 20-х годах, окрепло, идеологически оформилось в различных партийных установлениях. В.Н. Шевелёв в талантливо написанной книге «Н.С. Хрущёв», цитируя отрицательные и положительные отклики после его отставки в 1964 году и приводя многочисленные факты биографии, пришёл к выводу, что «добро и зло были уравновешены в нем»: «Это был человек больших страстей и великих заблуждений» (
На ХХ съезде КПСС коммунисты и весь народ узнали много фактов из истории страны, о репрессиях и о культе личности И.В. Сталина.
На ХХ съезде КПСС Михаил Шолохов, продолжая критическую оценку современной литературы, которую он высказал ещё два года назад на писательском съезде, коснулся и личности Фадеева как генерального секретаря Союза писателей СССР, погубившего себя и как писателя, и как человека: «Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком и не захотел считаться в работе с принципом коллегиальности. Остальным секретарям работать с ним было невозможно.