История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Этой же темы обстоятельно касается и американский учёный Уильям Таубман в книге «Хрущёв» (ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2005), серьёзной и глубокой биографии известного руководителя, не без перехлёстов, но основанной на огромном материале опубликованных источников. Анализируя причины первого конфликта Хрущёва с творческой интеллигенцией, У. Таубман напоминает, что только закончился трагический конфликт с Венгрией, возникли серьёзные осложнения почти со всеми странами Восточной Европы – это произошло после секретного доклада на ХХ съезде партии, далеко пошли беспочвенные заявления о подъёме целины, почти неразрешимые трудности в сельском хозяйстве, а возгласы Хрущёва о том, что в самое ближайшее время догоним и перегоним Соединенные Штаты по мясу на душу населения и через двадцать лет будем жить при коммунизме, вызывали иронические улыбки в кругу его соратников, не говоря уж о творческой интеллигенции. У. Таубман называет повесть «Оттепель» И. Эренбурга, в которой жёстко говорилось о представителях правящей элиты не как о «пережитках гнилого прошлого», а как о настоящих властителях, со всеми их кричащими противоречиями. «Идеологическая дисциплина, – писал У. Таубман, – на которой настаивал Хрущёв, вызывала у творческих людей естественное отторжение; неудивительно, что отношения были напряжёнными с самого начала. Люди искусства не понимали, что их нескрываемая свобода подрывает не только партийную линию Хрущёва, но и его самооценку. Вот почему столкновения с «творческой интеллигенцией» заставляли буквально набрасываться на аудиторию, разражаться гневными оборонительно-наступательными речами, грубыми и бессвязными; таким поведением он, естественно, не только не достигал цели, но и ещё более отталкивал от себя образованных и культурных людей» (Таубман У. Хрущёв. С. 337). Хрущёв, выступая перед писателями, почти ничего не читал из их произведений и допустил множество ошибок. Признавая свои ошибки, он решил устроить для творческой интеллигенции нечто вроде творческого праздника, на котором и были произнесены погромные речи против Маргариты Алигер. Молотов, Каганович, Микоян в своих воспоминаниях резко отозвались о выступлении Хрущёва во время этого праздника, всем было ясно, что Хрущёва одолел алкоголь.

И. Эренбург тоже заметил перемены в политике государственной власти, он увидел, что повсюду воцарились прежние опасения, особенно после выступления Н.С. Хрущёва на юбилейной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции в 1957 году, когда тот высказал прямые указания, что, «критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина… Как преданный марксист-ленинец и стойкий революционер, Сталин займёт должное место в истории».

Эти зигзаги серьёзно отразились на политике в восточноевропейских государствах, особенно в Венгрии, где верный Ракоши был заменён Кадаром, после чего начались брожения в Польше и Чехословакии.

Не прошло и полугода, как в июне 1957 года Маленков, Молотов и Каганович заговорили о том, что Хрущёв становится как руководитель нетерпим, допускает много промахов и ошибок, ни с кем не советуется, на всех конференциях выступает только сам, полностью отрицая коллективность в руководстве партией и страной. 18 июня 1957 года большинство членов Президиума ЦК КПСС настояло на открытии внеочередного заседания. Место председательствующего занял Н. Булганин, сказав:

«– Товарищи, ну о чём здесь говорить – все факты вы знаете. Невыносимо. Мы идём к катастрофе. Всё стало решаться единолично. Мы вернулись в прежние времена.

В числе других выступил и Шепилов:

– Советский народ и наша партия заплатили большой кровью за культ личности. И вот прошло время, и мы снова оказались перед фактом формирующегося нового культа. Хрущёв «надел валенки» Сталина и начал в них топать, осваивать их и чувствовать себя в них всё увереннее. Он – знаток всех вопросов, он – докладчик на пленумах и совещаниях по всем вопросам. Промышленность ли, сельское ли хозяйство, международные ли дела, идеология – всё решает он один. Причём неграмотно, неправильно.

– Сколько лет вы учились? – перебил его Хрущёв.

Шепилов ответил, что он закончил гимназию, десятилетку, четыре курса университета и Институт Красной профессуры.

– А я у попа учился одну зиму за мешок картошки, – обронил Хрущёв.

– Почему же тогда вы претендуете на всезнание?» (Шевелёв В.Н. Н.С. Хрущёв. С. 185).