Но мы чуточку опередили события. До юбилея ещё очень далеко, писательские муки продолжаются, столько ещё надо сделать, пекашинцы вступили лишь в 1945 год – год, когда кончилась война. Предстояло написать ещё множество тяжких сцен… Фёдор Абрамов решил продолжить роман «Братья и сёстры». Во время тяжёлого ранения Фёдора Абрамова отправили в родную деревню, он видел, как деревенские бабы сражались за урожай, преодолевая выпавшие на их долю трудности, и хотелось ему эту бабью долю показать, те тяжёлые годы, когда они остались без мужей, братьев и женихов. И показал… А послевоенное время, разве оно было легче?
В своём послесловии «Вместо эпилога» к книге «Две зимы и три лета» (Советский писатель, 1969) Ф. Абрамов просил читателей набраться терпения, ведь роман только начинается, ещё он покажет две зимы и три лета, а потом… «Я хотел бы написать ещё не одну книгу о северной деревне, о моём Пекашине, и в них, в этих книгах, история пряслинской семьи, её возмужания и нравственного роста займёт не последнее место… Да, перемены на Пинежье большие, и на них надо посмотреть… Об одном прошу тебя, мой друг, – не ищи людей, с которых списаны мои герои. Это – бесплодное занятие. Ведь даже герои строго документального произведения всегда в чём-то разнятся с реальными людьми. А что сказать о героях моего, как говорили в старину, сочинения?» (
Снова в романе «Две зимы и три лета» возникают герои романа «Братья и сестры», испытывая радость от окончания свирепой и жестокой войны. Анна, повзрослевший Михаил, Лизка, Татьяна, Петька и Гришка ведут степенный хозяйственный разговор, Михаил недавно вернулся в дом, увидел беспорядки в своём домашнем хозяйстве, Анна пытается беспорядки как-то оправдать, но Михаил неумолим. Анна с горечью рассказывает, как Федька залез к учительнице в печь, кашу из крынки выгреб. А все началось ещё в прошлом году – разбойник Федька у почтенного Степана Андреяновича украл 8 килограммов ячменной муки, паёк, выданный на страду. Так начинаются первые сцены романа. Повзрослевший Михаил, без двух недель ему восемнадцать лет, редко жил в доме, пропадал на лесозаготовках, потом сплав, потом страда, потом снова лес. «И так из года в год». Внимательно всмотрелся в обстановку дома, почувствовал хозяйскую руку пятнадцатилетней сестры Лизки, без него она командует в доме. Младшенькая Татьянка капризничает, не хочет утереть слёзы и подойти к старшему в доме Михаилу и поприветствовать его. А Михаил стал разгружать свою корзинку с подарками, привёз он 8 метров голубого ситца на платья, чёрные ботинки Лизке. «– И это мне? – еле слышно пролепетала Лизка, и вдруг глаза её, мокрые, заплаканные, брызнули такой неудержимой зелёной радостью, что все вокруг невольно заулыбались…» Она тут же сняла свои старые сапожонки, «заплата на заплате», а Михаил сказал: «Ботинки-то, наверно, великоваты… не было других. Три пары на весь колхоз дали». А за столом Михаил вытащил буханку хлеба, которую дал ему начальник лесопункта Кузьма Кузьмич на память о погибшем отце, и разделил всем поровну, в том числе и Федьке, в честь праздника Победы. «Мать и Лизка прослезились. Петька и Гришка, скорее из вежливости, чтобы не огорчить старшего брата, поглядели на полотенце с петухами. А Татьянка и Федька, с остервенением вгрызаясь в свои пайки, даже и глазом не моргнули.
Слово «отец» им ничего не говорило» (Там же. С. 23).
Так эпизод за эпизодом возникают повзрослевшие жители села Пекашина: Ставровы, Егорша, Степан Андреянович, Марфа Репишная, Анфиса Петровна, Евсей Мошкин, Варвара, Лобановы… Михаил Пряслин – нарасхват, то «ладил крыши, поднимал двери, подводил всякие подпоры под прогнившие потолочины, отбивал и наставлял косы, рушил постройки на дрова… В общем, его мужские руки нарасхват рвали безмужние бабы» (Там же. С. 42). А на селе мало что изменилось: «В Пекашине по-прежнему не было хлеба и не хватало семян, по-прежнему дохла скотина от бескормицы и по-прежнему, завидев почтальоншу Улю, мертвели бабы: война кончилась, а похоронные ещё приходили» (Там же. С. 47).
Анфиса Петровна направила Пряслина в город. Михаил справил свои дела, достал машинное масло и мазь, встретился с Дуняркой, которая совсем вроде бы недавно подарила ему носовой платочек, и всё говорило за то, что она неравнодушна к нему. Но учёба в техникуме изменила её. Она призналась Михаилу, что один знакомый лейтенант предложил ей руку и сердце. Михаил глухо сказал ей: «Иди», а дарёный платочек сжёг, «железный обруч набил на сердце, но куда деваться от памяти?» (Там же. С. 66).