Повесть о том, как в таёжном селе Переваловское в колхозе замерзло 30 гектаров отменной картошки. Много трудов положили колхозники, чтобы вырастить такой урожай, а приехали уполномоченный райкома Бобриков и директор МТС и вспахали 30 гектаров картошки, «только поспевай собирать», – сказал директор, а Бобриков пообещал: «Шефы приедут, помогут». «Распахали, а шефов нет», – рассказывал позже бригадир Егор Иванович Никитин секретарю райкома Песцову. – Тут и ударил мороз. Бобриков сел да уехал. А колхоз без картошки остался» (Можаев Б.А.
Собр. соч.: В 4 т. М., 1989. Т. 1. С. 191). С этого печального эпизода и начались раздумья опытного колхозника и бригадира Никитина. Дела в колхозе ведутся от указания райкома до следующего указания – то отводи лучшие земли и засевай кукурузу, то приедет вот такой уполномоченный райкома, как Бобриков, и приказывает делать так, как совесть хозяина не велит, а ты делай: «Давно уж он понял, что в колхозе у них не та пружина работает: и начальства много, и стараются вроде, а всё вхолостую крутится. Мужик сам по себе, а земля сама по себе. А ведь мужик и земля, как жернова, должны быть впритирку. Тогда и помол будет» (Там же. С. 192). Бригадир Никитин предложил правлению колхоза выделить ему 200 гектаров на кукурузу и картошку, он сам хороший хозяин да два сына, всей семьёй, как колхозное звено будут работать и полностью отвечать за рентабельность своего хозяйствования. И на правлении утвердили не только звено Никитина, но и другие звенья. Так возникла новая форма колхозного бытия. Звенья стали хозяевами и земли, и тракторов, лишь работай. И события развивались стремительно, собрания, решения, горячая работа… В райкоме о колхозных делах беседуют два секретаря, Стогов и Песцов. «А на кой чёрт мы в поле лезем?» – с горечью спрашивает Песцов. А в итоге их беседы, делает вывод писатель, Стогов поучает младшего, что партийные работники, как часовые, должны соблюдать дисциплину, должны соблюдать плановые цифры: «Это не рабство, Матвей, а дисциплина. Контроль и дисциплина – вот два кита, на которых держится государство». – «Поймите, Василий Петрович, люди уже по горло сыты от подобных логических фигур. Им нужна самостоятельность» (Там же. С. 258). В хозяйстве пошли неудачи, «захолонула» кукуруза, которую из райкома потребовали «сеять пораньше», между Никитиным и председателем колхоза Волгиным возникли конфликты. Волгин горько размышляет: «И до чего ж у меня тяжёлая жизнь наступила, – прямо как в тиски я зажатый. И всё-то у меня расписано, всё распланировано. Хочешь не хочешь, а делай. И всем угодить надо. А как? Продать – не смей. Купить – опять не смей. Сей то-то, тогда то… Тут поневоле запьёшь» (Там же. С. 265). Новые формы не прижились в колхозе, Сырцова не избрали председателем колхоза, остался Волгин, всё осталось по-прежнему. Трагедия колхозной жизни продолжалась и в 1963 году, в последний год правления Хрущёва. Вот эти острые проблемы повесть надолго задержали в цензуре и в издательстве. Книга с трудом вышла (1965), хотя и с просчётами, их заметили и Евгений Носов, и Василий Белов, и Виктор Астафьев.