История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Колька, брат повествователя, работал на машине, жил тихо, спокойно, но много дней точила его мечта махнуть в тундру поохотиться зимой, стать промысловиком, авось пофартит. Забурлила в нём отцовская неугомонная кровь, в городе стало скучно, работал без души. Подобрались втроём в артель промысловиков, заключили договор и отправились на всю зиму в одинокую избушку в надежде на хороший фарт. Всё складывалось хорошо, настроение у Кольки и его молодого напарника Архипа было поначалу боевое и даже шаловливое, думалось, что такое будет и всю зиму. И старшой у них был человек бывалый: и войну, и тюрьму прошёл. За много лет работы на Севере привык к опасностям, напряжённым ситуациям: беспокойная душа его требовала движения, просторов, фарта, удачи. Прежде всего ему хотелось уберечь молодых своих напарников от разочарования, которое он первым почувствовал, когда понял, что фарта не будет: мор лемминга в тундре влечёт за собой миграцию песца. А это значит, что вскоре откочует песец в поисках еды в другие места и они останутся ни с чем. «Не будет охоты», – твёрдо упреждает напарников старшой, не будет фарта, ждёт их большая неудача в жизни. И вот это им предстоит перенести. Конечно, можно сделать нарту, погрузить продукты, запрячься в лямки и, пока неглубокий снег, уйти в город. Но пускаться в такой путь чрезвычайно опасно: они-то знали, что такое пройти по тундре много-много немереных километров, без палатки и без упряжных собак. А они даже не могли прикинуть, сколько дней им предстоит идти, чтобы выйти к ближайшему населённому пункту. Тяжёлое положение, ничего не скажешь… И сразу возникает раздражение, отчуждение, некоторая растерянность. Но пока только старшой по-настоящему отчётливо представлял масштабы опасности: прозимовать-то они были готовы, у них есть всё для этого: снаряжение, продукты, дрова, но как зимовать без работы, как поведут они себя в одной маленькой избушке? Сколько слышали они рассказов о том, что зимовщики не выдерживали нервной нагрузки и погибали из-за несовместимости характеров, из-за психологической перегрузки. И старшой прямо им говорит об этом, о том, что они могут перестреляться, потому что если они останутся, то может напасть на них «маята», когда всё становится безразличным, наступает равнодушие, тупость овладевает всем существом, человек перестаёт бороться за жизнь и чаще всего погибает. Колька и Архип сразу переменились, от шаловливости не осталось и следа. Сначала они крепко обиделись на старшого: «Насулил, губы мазнул отравой фарта, подзадорил, растревожил – и что?! Чувство неприязни, желание свалить на кого-то свою пока ещё не беду, всего лишь неудачу забрезжило и во взглядах, и в разговорах молодых охотников. Разъедающая ржавчина отчуждения коснулась парней, начала свою медленную, разрушительную работу… Они готовились к работе, ими двигало приподнятое чувство ожидаемой удачи, охотничьего чуда, но в зимней, одноликой и немой тундре даже удачный промысел не излечивает от покинутости и тоски…» Потом крепко задумались. Что же делать? Промысловики остались. И Виктор Астафьев со всеми подробностями описывает эту драматическую ситуацию, когда три человека, разные по всем своим устремлениям и планам, по всем своим индивидуальным человеческим особенностям, должны были долгие зимние дни и ночи проводить вместе. Сам старшой определил, что им надо «жить союзно», что бы ни произошло, будет или не будет удача. «И помните всякий час, всякую минуту – в тундре заблудиться страшнее, чем в нехоженой тайге». «И потекли часы, складывающиеся в длинные сутки, сутки в более долгие недели. Песец не шёл… Время двигалось еле-еле…» И вот тут-то и произошло то, чего больше всего опасался старшой: не выдержали нервы и передрались между собой старшой и Архип, оба сильные и напористые. Оно и понятно: «Нарушилась душевная связь людей, их не объединяло главное в жизни – работа. Они надоели, обрыдли друг другу, и недовольство, злость копились помимо их воли…» Пришла та самая болезнь, которой больше всего боялся старшой, – ребята стали маяться от безделья, а это жуткая болезнь. Старшой старался занять их, но работы не хватало. И когда приземлился самолёт, прилетевший забрать незадачливых промысловиков, на снегу сидели два здоровенных мужика и плакали, а третий лежал больной. Никаких назиданий не произнёс писатель, однако было ясно: промысловики выдержали экзамен, они не были избалованными, были нормальными парнями.