История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Но не вняли уговорам разумного человека активисты сельсовета, вышли на дорогу и попытались остановить обоз с хлебом. Вышла потасовка, в результате которой было случайно прострелено плечо Сиротки. После этого случая, естественно, сразу же появилась заметка в газете о вылазке классового врага. Но мы-то знаем, кто виноват в этой нелепой истории. Зависть, корысть, беспомощность в решении сложных вопросов сельского устройства, элементарная неграмотность и неподготовленность пришедших к власти на селе. И автор честно и прямо говорит об этом. И вот в результате этих перегибов активисты разорили дом трудового крестьянина, дававшего много товарного хлеба стране. Но об этом узнали, когда пришли описывать имущество Мишки Рожнова. Небогато он жил. Описывать-то особо нечего. Обычная крестьянская рухлядь. Но хлеб был. Были и лошади. Увлекался лошадьми. Призы брал. Много тратил на лошадей, но и любил их. Разорили дом, где каждому зёрнышку знали счёт и под каждый мешок съеденного хлеба закладывали труд для верных новых трёх мешков. Расчётливая, бережливая жизнь Рожновых с надёжными запасами впрок вызывала в деревне постоянные насмешки, а вместе с тем и зависть: пожалуй, только Рожнова не может уронить первый неурожайный год, его «ни жары, ни морозы не проймут, потому хозяин он укоренённый». Рожнов был «апостолом праведной крестьянской жизни», тем «усердцем», на которого должна была опираться новая власть. А она взяла его и разорила руками бездумных временщиков типа Яшки Умнова. Что-то безнравственное вошло в жизнь села Устойное вместе с тем произволом и разорением некогда столь укоренённого гнезда. Что-то пошатнулось в сознании крестьян, увидевших, как легко и просто расправляется эта «голь перекатная» с хозяевами в деревне. Пошатнулась вера в справедливость и правду на земле Сибирской, издавна жившей высокими моральными законами. Потеряли веру в будущее, в устойчивость законов и решений, недавно принятых и обещанных народу. И нелегко эту веру было вернуть.

Большое место в романе отведено изображению Федота Кадушкина, разбогатевшего при советской власти крестьянина. Автор детально описывает его крестьянские будни, как начинаются его дни и как кончаются. В страдные дни он почти не спит, всё продумает, а утром он уже знает, что делать. Он строг, умён, обходителен, далеко смотрит вперёд, мечтает о том, чтобы похозяйствовать на большой земле. Все у него учатся. Он вовсе не враг советской власти. Сам послал служить своего сына в Красную армию. Он не держит камня за пазухой. Власть призывала больше сеять, больше вывозить хлеба на базар. Он и делает это – помогает советской власти. Потребуют от него ещё больше засевать, он и с этим вполне согласный. Искренне он признаётся о своей давней мечте – поработать на большой земле, с машинами, большими планами и размахом. Сколько хлеба он может дать государству! Но представитель Ирбитского округа предупреждает его – не мечтай об этом: жизнь начинается неустойчивая, всё громче говорят о разорении кулачества, напротив, нужно сворачивать свои хозяйства, чтобы не признали за кулака и не пустили по миру. Но даже Оглоблин не мог предвидеть, что с колхозами так будут торопиться.

Важное место в композиции романа занимает выступление И. Сталина на областном совещании партийных работников Сибири и Урала. Сталин обвинил сибиряков и уральцев в боязни чрезвычайных мер, в недобросовестном исполнении законов, в сердобольном отношении к кулакам: «Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем».

За три недели пребывания Сталина в Сибири он посетил Новосибирск, Барнаул, Рубцовск и Омск, провёл десятки встреч и заседаний с партийными и советскими работниками, нацеливая их на выполнение решений ХV съезда партии о начале сплошной коллективизации и об ускоренной изоляции кулака из хозяйственной жизни деревни. Из всех его выступлений следовало, что на кулака необходимо оказать давление, нужны были экстренные меры – в стране не хватает товарного хлеба, а кулак его не везёт, потому что на проданное зерно он не может купить то, что ему нужно для хозяйства: нет керосина, нет гвоздей, нет строительных материалов.

По-разному восприняли речь Сталина партийные работники, слушавшие его: одни, как Мошкин, радовались, видя в этой речи оправдание жестокости по отношению к деревне, враждебной, дескать, городу, рабочему классу; другие, как Семён Оглоблин, предчувствовали, что после этой речи возникнет новое озлобление, в деревне, и без того измученной неустойчивостью, начнётся новый раскол, ненависть и распри… Уполномоченный заготовитель Мошкин понял речь Сталина просто: ходи и выгребай, только так можно выполнить план заготовок. Другие, более трезвые и дальновидные, поняли, что многострадальная русская деревня снова будет раздираема противоречиями голодного и сытого.