История русской литературы X—XVII веков

Смешение различных литературных влияний не могло не сказаться на художественном стиле «Казанской истории». Исследователи уже отмечали «разительное нарушение литературного этикета», свойственное этому памятнику: вопреки канонам воинской повести, враги здесь изображаются в героических красках — «един бо казанец бияшеся со сто русинов, и два же со двема сты»; «падение храбрых казанцев» сопровождается разграблением мечетей, убийствами и жестокостями, совершаемыми русским войском. Но особенно неожиданным оказывается изображение главы Казанского ханства царицы Сумбеки. Сумбека в «Казанской истории» далеко не положительная фигура. Автор «Казанской истории» повествует «о любви блудной со царицею улана Кощака», о готовности царицы по сговору со своим любовником «царевича сына ея убити, юнаго», о том, как после вынужденного брака с Шигалеем Сумбека несколько раз пыталась отравить своего второго мужа. И все-таки Сумбека для автора «Истории» не только прелюбодейка и преступница. Она остается при этом царицей, «красносолнечной» и «мудрой», и ее низвержение с престола оплакивает все Казанское царство — и «честныя жены и красныя девицы», и «весь царев двор»; «и слышавше плач той, стекахуся народ ко цареву двору и тако же плакахуся, и кричаху неутешно». Низвергнутая Сумбека вспоминает даже своего первого любимого мужа Сапкирея и, как подобает героиням древнерусской литературы, плачет, обращаясь к нему; она вспоминает даже «сына своего... младенца» (хотя выше рассказывалось, как она собиралась его отравить).

Такое, почти идеализированное изображение татарской царицы в «Казанской истории» имело политические причины. В годы опричнины многие из воевод, бравших. Казань в 1552 г., подверглись опале и казням; в противовес старым княжеским фамилиям Иван IV выдвигал знать татарского происхождения. Желая возвеличить Сумбеку, автор придал ей некоторые черты героинь переводной художественной литературы — черты прекрасной Елены из «Троянской истории» или даже Роксаны из «Александрии» (см. плач над гробом мужа, подобный плачу Роксаны над Александром).

Но использование повестей XV в. было в «Казанской истории», как и в «Степенной книге», довольно поверхностным и искусственным. Эти исторические произведения были прежде всего памятниками официальной литературы, авторы которой сознательно навязывали читателю определенные политические идеи. Официальному характеру этих памятников соответствовал и их стиль — употребление этикетных, потерявших свою выразительность формул. Авторы охотно прибегали к риторике, искусственным оборотам и выражениям: Волга в «Казанской истории» именовалась «златострунным Тигром» (по имени реки в Вавилонии), Иван IV — «крепкоруким», его воины — «свирепосердыми». Такие же пышные риторические обороты свойственны и «Степенной книге», например в похвале князю Владимиру Святославичу: «Сии Владимир — добляя (доблестная) благочестивая ветвь! Сии Владимир — апостольский ревнитель! Сии Владимир — церковное утверждение!...» и т. д.

В таких произведениях, как «Степенная книга» и «Казанская история», «эмоциональный стиль», выработавшийся в русской литературе Предвозрождения, формализуется, «отдельные приемы окостеневают, начинают механически применяться и повторяться». Возникает пышный и помпезный и вместе с тем сухой формальный стиль «второго монументализма» древнерусской литературы[427].

Для развития русской литературы последующего периода плодотворными оказались не эти официозные сочинения, несмотря на попытки их авторов внести элементы занимательности в свое повествование, а скорее выразительные детали, проникавшие в историческое повествование из живых наблюдений. Это могла быть запись очевидца, как в летописном рассказе о смерти Василия III, или рассказ талантливого публициста, создавшего иллюзию подлинного документального рассказа, как в описании болезни Ивана IV в «Царственной книге». Такие же живые черты могут быть обнаружены и в других памятниках XVI в., особенно в произведениях публицистики.

4. Повести

Светские повести были распространены в письменности XVI в. меньше, чем в письменности второй половины XV столетия; существенно отличались они от повестей предшествующего периода и по своему характеру.

Повести XVI в. — преимущественно дидактические, откровенно поучительные. Это переводная повесть — диалог «Прение (спор) живота (жизни) и смерти» и «Повесть о царице Динаре». Несколько особое место занимает написанная в конце века повесть о важном историческом событии — обороне Пскова от польского царя Стефана Батория в 1581 г.

«Прение живота и смерти».