Читаем История русской литературы X—XVII веков полностью

Основным художественным принципом в «словах» Кирилла является риторическая амплификация[137]. «Та или иная тема у него, — пишет И. П. Еремин, — всегда словесно варьируется, распространяется до тех пор, пока содержание ее не будет полностью исчерпано». Каждая тема облекалась в форму риторической тирады, в которой чередуются синонимичные по смыслу и однотипные по синтаксической структуре предложения[138].

Рассмотрим одно из «слов» Кирилла Туровского — «Слово на новую неделю по Пасхе»[139].

«Слово» начинается своего рода введением, объясняющим повод его написания: «Велика учителя и мудра сказателя требуеть церкви на украшение праздника», мы же, «нищие словом» и «мутные умом», — продолжает Кирилл, — лишь можем сказать «мало нечто» о празднике.

Далее автор характеризует праздник Пасхи: когда «всему пременение (изменение) бысть»: небом стала земля, очищенная от бесовской скверны, обновились люди, ибо из язычников они стали христианами... Новая неделя — это обновление людей, принявших христианскую веру. Кирилл Туровский рисует картину весеннего пробуждения природы: светлеет небо, освободившееся от туч, солнце восходит на высоту и согревает землю, тихо веют ветры, земля рождает зеленую траву, скачут, радуясь весне, «агнци и унцы» (т. е. ягнята и бычки), расцветают цветы и распускаются листья на деревьях... Однако каждому элементу этого описания Кирилл Туровский тут же приводит параллель, после которой становится ясно, что яркая картина эта — всего лишь ряд метафор и сравнений, призванных возвысить, прославить и, что особенно важно, разъяснить верующим те или иные догматы христианской веры. Весна — это вера Христова, «агнци» — «кроткие люди», «унцы» — «кумирослужители» языческих стран, которые приобщились или приобщатся к христианству, и т. д.

Каждое из «слов» Кирилла — яркий образец праздничного, торжественного красноречия. Автор в совершенстве владеет риторическим искусством: он то обращается к слушателям, то передает евангельский сюжет или сложную богословскую концепцию с помощью красочных аллегорий, как это было показано выше, то вопрошает и тут же отвечает сам себе, сам с собой спорит, сам себе доказывает.

Исследователи творчества Кирилла Туровского давно установили, что и в аллегориях, и в приемах их истолкования, и в самих риторических фигурах автор далеко не всегда оригинален: он опирается на византийские образцы, цитирует или пересказывает фрагменты из «слов» прославленных византийских проповедников. Но в целом произведения туровского епископа не просто компиляции из чужих образов и цитат — это свободное переосмысление традиционного материала, в результате которого является новое, совершенное по форме произведение, воспитывающее у слушателей чувство слова, завораживающее их гармонией ритмически построенных речевых периодов.

Синтаксический параллелизм форм, широкое применение морфологической рифмы (употребление рядом сходных грамматических форм) в «словах» Кирилла Туровского как бы компенсировали отсутствие книжной поэзии, подготавливали русского читателя к восприятию «плетения словес» и орнаментального стиля XIV-XVI вв. Приведем лишь один пример. В тирад «(Христос) вводит душа святых пророк в небесное царство, разделяет своим угодником горняго града обители, отверзает праведникам рай, венчает страдавъшая за нь мученики...» параллельными оказываются каждый из трех членов синтаксической конструкции (сказуемое, прямой и косвенный объекты). Далее ее ритмический рисунок еще более усложняется, так как прямой объект, выраженный в конструкциях приведенного выше отрывка одним словом, теперь превращается в словосочетание, каждый из компонентов которого, в свою очередь, имеет параллельные конструкции: «милует вся творящая волю его и хранящая заповеди его, посылает благоверным князем нашим съдравие телесем и душам спасение и врагом одоление... благословляет вся крестьяны, малыя с великими, нищая с богатыми, рабы с свободными, старьце с унотами и женимыя с девицями...»

Творчество Кирилла Туровского свидетельствует, что древнерусские книжники XII в. достигли высот литературного совершенства, свободно владели всем многообразием приемов, выработанных античной риторикой и развитых классическим торжественным красноречием Византии. Кирилл Туровский, воплотив в своем творчестве те принципы «притонного толкования», которые отстаивал еще Климент Смолятич, пошел вслед за ним и в искусстве широкого употребления приема риторической амплификации.

5. Произведения Владимира Мономаха

В процессе трансплантации византийской и древнеболгарской литератур русские книжники обрели произведения, представляющие самые различные жанры раннехристианской средневековой литературы и книжности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Литературоведение / Ужасы и мистика