История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Весной 1846 г. Достоевский познакомился с М. В. Буташевичем-Петрашевским, дворянином по происхождению, чиновником по роду службы, социалистом по убеждениям, в доме которого в Коломне собиралась молодежь разных званий, чинов и занятий. Среди них бывал поэт А. Н. Плещеев, критик В. Н. Майков, писатель М. Е. Салтыков. Споры о текущей политике царизма, крепостничестве сочетались с обсуждением революционных событий в Европе, с теоретическими дискуссиями о путях переустройства общества на разумных, справедливых гуманистических основаниях.

Идеолог собраний демократически настроенной молодежи, последователь французского социалиста-утописта Фурье, М. Петрашевский отвергал идею революционных действий и хотел достичь общественной гармонии главным образом методом убеждения тех, кто держит в своих руках капитал. Пройдет много лет, прежде чем Достоевский заявит: убеждения, разумные доводы самых просвещенных голов часто бессильны перед индивидуалистическими порывами, перед неподвластными рассудку поступками; а вера в то, что практически можно заставить людей подчиниться умозрительным построениям, головным идеям – наивна и даже опасна.

Но пока, в 1846–1849 годах, он разделял взгляды соратников по движению, программа которого так была определена главой сыскного отделения И. П. Липранди: "…разрушение существующего порядка, пропаганда идей коммунизма, социализма и всевозможных вредных других учений".

На заседаниях кружка Достоевский открыто высказывался против крепостного права, читал запрещенное письмо Белинского Гоголю, а в начале 1849 г. вошел в состав радикальной группы Н. А. Спешнева и принимал участие в планах создания типографии, где бы печатались книги, журналы "с целью произвести переворот в России".

В апреле 1849 г. произошли массовые аресты петрашевцев. Среди заточенных в Алексеевском равелине Петропавловской крепости был и "один из важнейших", по словам самого императора, писатель Ф. М. Достоевский, восемь месяцев проведший с товарищами в сыром, холодном каземате. Уполномоченные от имени государя жандармы обещали прощение, если будет рассказано все дело. "Я молчал", – вспоминал Достоевский. "Я знаю, что был осужден за мечты, за теории".

24 декабря вместе с двадцатью одним товарищем он был готов к смертной казни. "Мы, петрашевщы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния… чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестье отречься от своих убеждений". Белый балахон с капюшоном для смертников, связанные сзади и привязанные к столбу руки, направленные на приговоренных ружья. "Я был во второй очереди, и жить мне оставалось не больше минуты". И вдруг – рескрипт о помиловании!… "Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное и напрасное?"

Смертная казнь была заменена Достоевскому на 4 года каторжных работ и неограниченную службу рядовым в Сибири.

Жизненные испытания и мировоззренческий перелом

Рубеж десятилетий для Достоевского совпал с пересечением рубежа Европы и Азии, с началом труднейшего этапа собственной жизни: ночью того же 24 декабря он был отправлен в оковах из Петербурга, а 10 января прибыл в Тобольск.

И еще одно скрещение эпох суждено было пережить в этот месяц Достоевскому, скрещение эпох исторических. Жены сосланных еще в 1826 г. декабристов П. Е. Анненкова, А. Г. Муравьева и Н. Д. Фонвизина организовали на квартире тобольского смотрителя свидание с ним, словно передавая эстафету одного поколения политических ссыльных другому. Был и такой символический момент: женщины подарили Достоевскому Евангелие, которое он хранил всю жизнь. С этим подарком Достоевский получил глубокий духовный импульс, толкнувший, может быть, впервые писателя к смене мировоззренческих позиций. Именно в Сибири изменились его убеждения. "Постепенно и после очень-очень долгого времени", – подчеркивал писатель.

Омский острог, в котором провел Достоевский четыре года, был известен страшными условиями; писатель толок алебастр, переносил кирпичи, был занят на самой черной работе. Однако для такого каторжанина, как Достоевский, оказались "нравственные лишения тяжелее всех мук физических". Четыре года были временем духовного одиночества, едва ли не полного отчуждения, когда, по образному выражению писателя, он был "похоронен живым и зарыт в гробу". Осужденные, по большей части вчерашние неграмотные крестьяне, солдаты, отбывающие наказание вместе с Достоевским за злодеяния уголовные, не видели в государственном преступнике "своего", не могли симпатизировать ему как образованному дворянину и тем более разделять высокие идеи, ради которых он совсем недавно рисковал жизнью. Для Достоевского настало время отрезвления. Общественно-политические убеждения, в которых прежде виделся залог "обновления и воскрешения" человечества, оцениваются им теперь как заблуждение, "мечтательный бред". Его он с течением времени отверг "радикально".