Читаем История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы полностью

Лесков принадлежал к особому писательскому типу, обозначившемуся в русской литературе 1860–1870-х годов, – к писателям-разночинцам. В отличие от писателей-интеллигентов, они знали народ не понаслышке, но из непосредственного общения с ним. Самому Лескову в этом очень помогли "шкоттовские университеты": "Мне не приходилось пробиваться сквозь книги и готовые понятия к народу и его быту. Я изучил его на месте. Книги были добрыми мне помощниками, но коренником был я. По этой причине я не пристал ни к одной из школ, потому что учился не в школе, а на барках у Шкотта". Огромный практический опыт и знание народа дала писателю и Орловщина.

Реальная жизнь и реальный человек для него являлись первостепенными. Но Лескова всегда увлекала жизнь, не укладывающаяся в схемы, равно как и удивительные человеческие характеры. Ему, много повидавшему за время бесконечных путешествий по России, в этом смысле было что рассказать. Он знал о русской жизни и в особенности о русском человеке такое, о чем, возможно, мало кто из писателей ведал. Поэтому не случайно существует понятие "лесковский человек", как знак особой, отдельной, цельной человеческой личности.

Лесковский человек – лицо не столько социальное, сколько локальное. Это не мужик, не помещик, не нигилист. Это человек русской земли.

И как о самой России трудно сказать что-либо односложное, так и в отношении человека Лесков не спешит с однозначными утверждениями., О "лесковском человеке" можно отозваться подобно тому, как судят о квартальном Рыжове, герое рассказа "Однодум", когда на вопрос губернатора Ланского "Каков квартальный?", несколько простолюдинов "в одно слово отвечали": "Он у нас такой-некий-этакой".

Русский характер у Лескова трудноуловимый, мерцательный в смыслах. При этом "лесковский человек" всегда таит в себе загадку, хитринку, чудаковатость – недаром он "такой-некий-этакой"! Очень точно определил героя "Разбойника" Л. Аннинский – простодушного мужичка с этим его хитрым "ась?": "темный мужичок" [113].

Нельзя сказать, что Лесков до конца разгадал загадку национального характера. Но он, как никто другой из русских писателей, сознавал, насколько реальна эта загадка в характере русского человека. Именно поэтому его герои в большинстве своем люди "удивительные и даже невероятные"; зачастую "их окружает легендарный вымысел". Но, как утверждает сам автор, они "становятся еще более невероятными, когда удается снять с них этот налет и увидать их во всей их святой простоте".

Таков лесковский Голован ("Несмертельный Голован"), которого народная молва сделала "мифическим лицом", "чем-то вроде волхва, кудесника", обладающего "неодолимым талисманом" и способного "на все отважиться и нигде не погибнуть".

На самом деле необыкновенные поступки героя имеют вполне реальное объяснение и, напротив, то, что толпа называет "Головановым грехом" – отношения Голована и Павлагеюшки, – в действительной жизни представляется исключительным явлением, если не из ряда вон выходящим. Простые люди, они любят друг друга небесной – ангельской любовью и не ропщут на судьбу, так как исповедуют высший человеческий закон – закон совести. Не случайно отец Петр говорит о Головане, что у него "совесть снега белей".

По этой же причине Павла и Голован, узнав в юродивом Фотее мужа Павлы – беглого солдата Фрапошку, негодяя по своей сути, – не выдают его: "Павла не выдала жалеючи, а Голован ее любячи". "А ведь они из-за него все счастие у себя отняли!" – заключает рассказчик, хотя и он склоняет голову перед совершенной (в обыденности невероятной!) любовью героев.

Удивителен своими чистыми, высокими помыслами во имя счастья народа Василий Богословский ("Овцебык"). Обреченный слыть "шутом", "блажным", "дурашным", он не перестает лелеять в мыслях мечту создать общество равных людей.

Не обнесен дурацким колпаком и квартальный (позже ставший городничим) Александр Афанасьевич Рыжов ("Однодум"), по мнению горожан и местных чиновников, "поврежденный от Библии" ("Много Библии начитавшись и через это расстроен"). Но главной загадкой в городничем для проезжающего губернатора является его способность жить на одно жалованье; не имея на эту загадку ответа, он склонен усомниться в реальности Рыжова: "Такого человека во всей России нет".

Однако Лесков не выдумывал своих "загадочных" героев. Он по большей части списывал их с натуры. Защищаясь от обвинения в искусственности образа Доримедонта Рогожина, Лесков писал И. С. Аксакову, что подобные чудные люди на каждом шагу встречались во всех известных ему мелкопоместных губерниях. В 1883 г. он пишет свои юношеские киевские воспоминания "Печерские антики", которые первоначально назывались "Печерскими чудотворами". Но Лесков в письме замечает: "Если слово "чудотворы" (не чудотворцы) не хорошо зазвучит в ухе цензора, то можно поставить "антики"".

Перейти на страницу:

Похожие книги

От погреба до кухни. Что подавали на стол в средневековой Франции
От погреба до кухни. Что подавали на стол в средневековой Франции

Продолжение увлекательной книги о средневековой пище от Зои Лионидас — лингвиста, переводчика, историка и специалиста по средневековой кухне. Вы когда-нибудь задавались вопросом, какие жизненно важные продукты приходилось закупать средневековым французам в дальних странах? Какие были любимые сладости у бедных и богатых? Какая кухонная утварь была в любом доме — от лачуги до королевского дворца? Пиры и скромные трапезы, крестьянская пища и аристократические деликатесы, дефицитные товары и давно забытые блюда — обо всём этом вам расскажет «От погреба до кухни: что подавали на стол в средневековой Франции». Всё, что вы найдёте в этом издании, впервые публикуется на русском языке, а рецепты из средневековых кулинарных книг переведены со среднефранцузского языка самим автором. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Зои Лионидас

Кулинария / Культурология / История / Научно-популярная литература / Дом и досуг