Уже в достаточно раннем стихотворении "Люблю глаза твои, мой друг…" (1836) взгляд женщины наделяется как "дневной", "пламенно-чудесной" властью, которая несет в земной мир ощущение гармонии ("окинешь бегло целый круг"), так и властью неупорядоченной, буйной стихии, которая напоминает вторжения хаоса:
Для сравнения: "Словно тяжкие ресницы // Подымались над землею, // И сквозь беглые зарницы // Чьи-то грозные зеницы // Загоралися порою…" – таков мифопоэтический образ июльской грозовой ночи в стихотворении "Не остывшая от зною…" (1851). Лирического героя привлекают и красота "пламенно-чудесной" страсти, и обаяние страсти разрушительной, "ночной". Выбор в пользу какой-то одной модели чувства не происходит. Противительный союз "но", с которого начинается вторая строфа, и форма сравнительной степени прилагательного "сильный" свидетельствуют только об ином, более интенсивном характере страсти в случае прорыва инобытия в "дневную" жизнь героев.
Вообще положительные и отрицательные оценки стихии любви в художественном мире Тютчева всегда идут рядом. Так, "близнецами" в аналогичном по заглавию стихотворении (1852) названы "самоубийство и любовь". Экспрессивно окрашенные антонимы "прекрасный" и "ужасный", поставленные рядом, а также оксюморон "ужасное обаянье" весьма напоминают манящую и в то же время пугающую власть хаоса над человеческой душой: "И в мире нет четы прекрасней, // И обаянья нет ужасней, // Ей предающего сердца…"
Таким образом, подход к лирике Тютчева как к целостному художественному миру позволяет выявить системные связи между тематически различными текстами, преодолеть дискретность в изучении поэзии Тютчева ("политическая лирика", "любовная лирика", "ночная поэзия" и т. п.), понять ее как динамичную систему, все компоненты которой взаимосвязаны и подчиняются общим художественным законам.
Жанрово-стилевое своеобразие лирики Ф. И. Тютчева