История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Творчество Полонского представляет собой такой этап развития русского художественного сознания, когда в нем наметился решительный поворот к реабилитации ценностей не элитарной, а обиходной, житейской морали, внимание и уважение к радостям и страданиям "простых людей", принадлежащих к той части "низовой" культуры, которая в представлении "интеллигента" всегда брезгливо ассоциировалась с такими определениями, как "мещанская" или "обывательская". Добрую половину своей жизни проскитавшись по "чужим людям", учительствуя и не имея ни своего пристанища, ни постоянной, дающей прочное материальное и социальное положение должности, Полонский, как никто другой, чувствовал культуру дома, семьи, но дома, исполненного уюта, покоя, благополучия. Стихам Полонского присуща особая теплота, домашность интонаций, словно поэт делится с читателем самым сокровенным и заветным:

У меня ли не жизнь!… Чуть заря на стекле
Начинает с лучами морозом играть,
Самовар мой кипит на дубовом столе,
И трещит моя печь, озаряя в угле,
За цветной занавеской кровать!…
У меня ли не жизнь!… Ночью ль ставень открыт,
По стене бродит месяца луч золотой…

("Колокольчик", 1854)

Такого рода стихи, на первый взгляд, напоминают известную пушкинскую традицию, которая именуется "поэтизацией обыденного". В самом деле, даже сочетание примелькавшихся поэтических штампов ("…Заря на стекле Начинает лучами с морозом играть…"; "бродит месяца луч золотой") с выразительными деталями самой будничной обстановки (самовар, дубовый стол, цветная занавеска, потрескивающая дровами печь) словно заимствовано Полонским из знаменитого пушкинского "Зимнего утра":

Вся комната янтарным блеском Озарена.
Веселым треском Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?

Все так – преемственность налицо. Однако "поэтизация" "поэтизации" рознь. В лирике Пушкина образ дома хотя и не лишен атмосферы уютной повседневности, однако вовсе не ограничивается идеализацией простых, "патриархальных" ценностей жизни частного человека. Образ "кобылки бурой" тут же превращается в финале стихотворения в полный романтического огня и страсти образ "нетерпеливого коня", а будничный мотив катанья в санках неожиданно предстает лирическим порывом в глубину зимних просторов, открытием бескрайних горизонтов… Пространство дома как бы на глазах читателя расширяется, распахивается вовне, оно нерасторжимо связывается в сюжете стихотворения и со стихиями ночной бури и с торжеством преображенной солнечным сиянием успокоенной зимней природы. "Конечное" поэтизируется Пушкиным лишь постольку, поскольку является частью "бесконечного", от которого оно не отгораживается глухой стеной, а, наоборот, с тревогой или с радостью, но обязательно ищет контакта, вступает с ним в диалог ("Зимний вечер", "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы", "Пора, мой друг, пора!… Покоя сердце просит…" и др.).

Не то у Полонского. Образ дома, "уголка" также часто возникает в его художественном мире в окружении то бескрайних, унылых пространств бесконечной дороги ("Дорога", ‹1842›), то холодной зимней ночи, с ее "пасмурным призраком луны" и "воем протяжным голодных волков" ("Зимний путь", ‹1844›), "мутным дымом облаков и холодной далью" ("Колокольчик"), то посреди разбушевавшейся морской стихии ("Качка в бурю", 1850). И всегда этот дом представляется своего рода счастливым островком простого человеческого счастья, уюта, довольства, – островком, невесть как сохранившимся в окружающем его океане бед и страданий, посреди неустроенного и такого неуютного, равнодушного к человеку мира:

Свет лампады на подушках;
На гардинах свет луны…
О каких-то все игрушках
Золотые сны.

("Качка в бурю")

Недаром чаще всего, как и в только что процитированном стихотворении, образ дома дается через традиционно романтические мотивы сна, воспоминания, грезы. Для лирического героя это нечто простое, естественное и одновременно такое далекое и недостижимое. "Пробуждение" в таких сюжетах, как правило, для героя означает утрату мечты и возвращение в холодный и бесприютный мир:

Что за жизнь у меня! И тесна, и темна
И скучна моя горница; дует в окно.
За окошком растет только вишня одна,
Да и та за промерзлым стеклом не видна
И, быть может, погибла давно!…
Что за жизнь!… полинял пестрый полога цвет.., –