История русской литературы XIX века. В 3 ч. Ч. 1 (1795—1830)

Отделяя подлинно высокую поэзию от подделок под нее, Батюшков, однако, отмежевывает для себя область личной поэзии, лирику интимного настроения, которая наиболее тесно связана с внутренними переживаниями, с духовным существом человека. С этой целью он обрабатывает «легкую поэзию» сначала в духе сентиментализма, а затем романтизма. Если Жуковский ориентировался на «средние» жанры, то Батюшков превращал в «средние» малые жанры, которые в иерархии классицизма и поэтических правил, предписываемых «законодателями» школьных пиитик французским теоретиком Баттё и швейцарским Лагарпом, почти уравнивались с «низкими» (альбомные мелочи, лирические миниатюры и др.). Он в наибольшей степени способствовал тому, чтобы скрестить лирику сентиментализма с враждебной ей аристократической, салонной «легкой поэзией». Таков был ученический период творчества, продолжавшийся до 1809 г.

ТВОРЧЕСКИЙ ВЗЛЕТ. «МАЛЕНЬКАЯ ФИЛОСОФИЯ»

В 1809 г. Батюшков, прошедший к тому времени суровую военную школу и участвовавший в сражениях, поселился в Петербурге, побывал в Москве и познакомился с крупнейшими писателями и деятелями культуры России. Столичная культурная среда содействовала его стремительному поэтическому росту.

Содержательной предпосылкой взлета творчества Батюшкова в 1809—1810 гг. стало осознание глубокого разрыва между мечтой и действительностью, разочарование в существующем миропорядке. Жизнь — в том уверили Батюшкова поэты — дана для духовного и чувственного наслаждения ее дарами, при котором и сама личность становится прекраснее и совершеннее. Но действительность убивает лучшие побуждения души. Как и многие дворянские интеллигенты того времени, Батюшков нашел удовлетворение в себе и пытался обособить личный внутренний мир от действительности, сделав его своего рода центром Вселенной. Стихотворения и письма Батюшкова донесли до нас его глубокое разочарование в действительности, разлад с окружающей средой. Гнедичу он писал: «Ходя ужом и жабой, ты был бы теперь человек, но ты не хотел потерять свободы и предпочел деньгам нищету и Гомера».

Хотя русское самодержавие в его существующих формах не устраивает Батюшкова, он, осудивший, как и многие его современники, якобинский террор, оставался сторонником просвещенной монархии. Будучи противником революции, Батюшков возлагает все беды Французской революции на «надменных мудрецов», т. е. на философов-просветителей, которые обещали царство разума, но оказались несостоятельными в своих прогнозах. Отсюда скептическое отношение Батюшкова к философскому, теоретическому рационализму. Особенно сильно он нападает на Руссо. Это, однако, нисколько не мешает поэту восхищаться Вольтером, вспоминать Дидро, д’Аламбера и Кондильяка. Поклонник Вольтера, он воспринимает его как рассудительного муд-реца-эпикурейца и своеобразно соединяет скептицизм с чувственностью и философией наслаждения жизнью. Гуманное эпикурейство, упор на личном счастье причудливо сочетаются в мировосприятии Батюшкова с вольнодумством, но вольнодумством не политическим, а скорее эстетическим. Поэт не превращается в гонителя французских просветителей и не отвергает их идею просвещенного абсолютизма. Напротив, он горой стоит за просвещение, необходимое России, за европейский путь развития, за дальнейшую цивилизацию страны. С точки зрения Батюшкова, культурные успехи находятся в прямой зависимости от просвещенности. Чем выше уровень просвещения, тем значительнее достижения искусства.

На этой почве отношения к современности сложилась «маленькая философия» Батюшкова. «Что ни говори, любезный друг, — писал он Гнедичу, — я имею маленькую философию, маленькую опытность, маленький ум, маленькое сердчишко и весьма маленький кошелек. Я покоряюсь обстоятельствам, плыву против воды, но до сих пор, с помощию моего доброго гения, ни весла, ни руля не покинул. Я часто унываю духом, но не совсем, и это оправдывает мое маленькое... mon infiniment petit ³⁵ (вспомни Декарта), которое стоит уважения честных людей» ³⁶ .

«Маленькая философия» Батюшкова заключала в себе убежденность в том, что чувственные и духовные земные наслаждения возможны для человека с добродетельной душой, что личное счастье доступно одинокой личности в мечтах, в уединении от окружающей среды, в погружении в мир высоких духовных и культурных интересов.

Наслаждение дарами жизни (то, что называли эпикурейством — достижение личного блага путем чувственных удовольствий, и гедонизмом — стремление к добру, понимаемому как наслаждение) и становится мечтой Батюшкова. Однако эта мечта всегда гуманна и целомудренна. На нее наброшены покровы красоты и духовности. Чувственность никогда не предстает у Батюшкова неприкрытой и обнаженной.