История русской литературы XX в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

Просыпаясь, дымит и вздыхает тревожно
столица,
Окна призрачно светятся. Стынет дыханье
в груди.
Отчего мне так страшно? Иль, может быть,
все это снится,
Ничего нет в прошедшем и нет ничего
впереди?
Море близко. Светает. Шаги уже меряют
где-то,
Будто скошены ноги, я больше бежать не
могу,
О, еще хоть минуту! Но щелкнул курок
пистолета.
Не могу… все потеряно… Темная кровь
на снегу.
Тишина, тишина. Поднимается солнце.
Ни слова.
Тридцать градусов холода. Тускло сияет
гранит.
И под черным вуалем у гроба стоит
Гончарова,
Улыбается жалко и вдаль равнодушно
глядит.

Поэзия Адамовича является квинтэссенцией тех ощущений, которые трудно передаваемы словами, но являются основой внутренней жизни личности, выброшенной историей из привычной колеи, лишенной само собой разумеющихся опор существования. Слияние литературных и исторических реалий, исповедальности и предчувствия неотвратимой смерти, смешение геополитических примет пространства и сновидческого полубреда рождают строки, обращенные не к ценителям поэтического мастерства, а к читателю – другу, такому же одинокому и несчастному человеку, лишенному родины и духовного пристанища, как и сам поэт, мечтающий вернуться в Россию, где правит «восточный Гамлет».

Когда мы в Россию вернемся… о, Гамлет
восточный, когда?
Пешком, по размытым дорогам,
в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких
там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя
мы добредем…

Больница. Когда мы в Россию… колышется

счастье в бреду.
Как будто «Коль славен» играют
в каком-то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной
предутренней мгле
Колышутся тонкие свечи в морозном
и спящем Кремле.
Когда мы… довольно, довольно. Он болен,
измучен и наг.
Над нами трехцветным позором полощется
нищенский флаг,
И слишком здесь пахнет эфиром, и душно,
и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся… но снегом
ее замело.
Пора собираться. Светает. Пора бы»
и двигаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные
руки на грудь.

Своеобразный синтаксис, прерывистые строки создают ощущение непосредственности поэтической речи, передают пульсацию внутренней жизни. Этот прием в какой-то мере схож с открытиями И. Анненского и может быть сравним с синтаксисом его стихотворений «Прерывистые строки», «Второй мучительный сонет», «Трилистник кошмарный». Адамович использует скрытые цитаты и реминисценции, создает контаминирующие образы. Так, строка В. Брюсова «тень несозданных созданий» используется в переосмысленном варианте:

Ничего не забываю,
Ничего не предаю,
Тень несозданных созданий
По наследию храню.

Из наследия О. Мандельштама извлекается знаковое для его поэтики слово «Tristia», в стихотворную ткань включаются отрывки из модных в начале XX в. песенок, сами стихотворения строятся по канве старинных музыкальных мелодий, об инобытии мыслится как о пространстве, где разрешаются коллизии литературных героев:

Там ждет нас в дали туманной
Покой, мир, торжество,
Там Вронский встретится с Анной
И Анна простит его.

Муза Адамовича всегда была искренней и по-человечески теплой и чрезвычайно чуткой к чужой боли. Узнав о самоубийстве в далекой Елабуге в России М. Цветаевой, Адамович ее памяти посвятил стихотворение, выразившее жизненное и поэтическое кредо самого автора: