История русской литературы XX в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

После Февральской революции 1917 г. Гумилева снова командировали на фронт, но до весны 1918 г. он жил в Париже, а затем в Англии. В апреле поэт возвращается через Мурманск в Петроград. Оказавшись в советской России, Гумилев преподает в Институте живого слова, становится членом редколлегии организованного М. Горьким издательства «Всемирная литература», открывает литературную студию, участвует в создании петроградского Союза поэтов. В феврале 1921 г. он был избран его председателем.

В седьмой книге «Костер» (1918) и в сборнике «Огненный столп» (1921) Гумилев пророчески предсказывает свою насильственную смерть. В центре внимания оказываются исторические коллизии России. В стихотворении «Мужик» прочитывается известный сценарий отношений Г. Распутина и императрицы, поверившей в целительные силы мужика. Гумилев, далекий от историософских увлечений, свойственных символистам, создает яркий образ «потрясенной столицы», вовлекая в художественную ткань стихотворения миф о земле-матери (жене, царице), «петербургский миф» и православный контекст:

В гордую нашу столицу
Входит он – Боже, спаси!
Обворожает царицу
Необозримой Руси.

<…>

Как не погнулись – о, горе! —

Как не покинули мест
Крест на Казанском соборе
И на Исакии крест?

Поэт емко передает сумятицу нравов, ощущение конца русской истории, прерывания традиции, которым сопутствует рождение новой, темной силы, выходящей из потаенных глубин, то ли языческих, то ли сатанинских. Лучшая книга стихов Гумилева – «Огненный столп» сосредоточена на глубинных душевных движениях, сопряженных с острым переживанием современности и чувством трагической тревоги. Четкость композиции оттеняется вкраплением фантастических и иррациональных моментов. В стихотворении «Рабочий» говорится о том, как отливается рабочим у горна та единственная пуля, которая «с землею разлучит» поэта:

Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,

Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мытую траву.

Поэтическая сила пророческих видений особенно наглядна в стихотворении (поэме) Гумилева «Заблудившийся трамвай» (1920), которое получило множество интерпретаций, иногда противоположных по смыслу. Н. Оцуп вспоминал, как однажды ранним утром Гумилев возвращался с друзьями домой, он «был очень оживлен, шутил, говорил о переселении душ, и вдруг посередине его фразы за нами послышался какой-то необычный грохоти звон. <…> Мы не могли опомниться и повернулись лицом к трамваю, летевшему к нам и сиявшему электрическим светом на фоне светлеющего неба. Было что-то потрясшее нас всех в этом, в сущности, очень простом и прозаическом явлении <…> таинственный трамвай мгновенно унес от нас Гумилева» [126].

Трамвай «по трем мостам» уносит поэта «через Неву, через Нил и Сену», едущие «обогнули стену» и «проскочили сквозь рощу пальм». Смещение времени и пространства, соединение всех воспоминаний – следствие того, что трамвай «заблудился в бездне времен». Смещение пространственно-временных ориентиров вызывает образы умерших:

И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик – конечно, тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.

Литературные герои предстают как реальные действующие лица, смерть которых вызывает острую боль. Нарушение причинно-следственных связей приводит к тому, что действие переносится в XVIII век:

Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться к Императрице
И не увиделся вновь с тобой.

Предположение, что в Машеньке – героине «Заблудившегося трамвая» запечатлены черты Машеньки из «Капитанской дочки» Пушкина, разрушается тем, что не она, а герой идет к императрице и должен отслужить молебен:

Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!

Вопрос «Где я?» – остается без ответа. Вокзал так же нереален, как и Индия Духа:

Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?

В «Заблудившемся трамвае» есть пророческое, метафорическое предвидение поэта о собственной смерти: