И тут же, 22 декабря 1943 года, состоялось заседание Президиума Союза советских писателей СССР, на котором было принято столь же решительное постановление в соответствии с постановлениями ЦК ВКП(б). 23 декабря 1943 года А. Фадеев отправил постановление Президиума СПП товарищам Жданову, Маленкову и Щербакову.
Одновременно с этими событиями Г.Ф. Александров, А.А. Пузин и А.М. Еголин направили Г.М. Маленкову подробнейшее письмо (публикаторы предполагают, что письмо написано 2 декабря 1943 года) с изложением всех политических ошибок в произведениях советских писателей, опубликованных в журналах. Особенно подробно излагается содержание повести М. Зощенко «Перед восходом солнца»: «Повесть Зощенко чужда чувствам и мыслям нашего народа»; «Исключительное внимание уделяет Зощенко в повести сексуальным моментам, смакуя свои многочисленные связи с женщинами»; «Вся повесть Зощенко является клеветой на наш народ, опошлением его чувств и его жизни» (
Но дальнейшие события резко изменили позицию М.М. Зощенко, высказанную в письме И. Сталину. 4 декабря 1943 года была опубликована статья «О новой повести М. Зощенко» Л. Дмитриевой в газете «Литература и искусство». Критику этой статьи ещё можно было как-то пережить, но появившаяся статья во втором номере «Большевика» за 1944 год «Об одной вредной повести» сразу меняла положение дел. До М. Зощенко дошли слухи, что статью ленинградских читателей в «Большевике» готовили секретарь Ленинградского обкома А. Маханов и секретарь ЦК Жданов (см.:
«Мою книгу «Перед восходом солнца» я считал полезной и нужной в наши дни. Но печатать её не стремился. Высокая, единодушная похвала многих сведущих людей изменила моё намерение.
Дальнейшая резкая критика смутила меня – она была неожиданной.
Тщательно проверив мою работу, я обнаружил, что в книге имеются значительные дефекты. Они возникли в силу жанра, в каком написана моя книга. Должного соединения между наукой и литературой не произошло. Появились неясности, недомолвки, пробелы. Они иной раз искажали мой замысел и дезориентировали читателя. Новый жанр оказ[ался] порочным. Соединять столь различные элементы нужно было более осмотрительно, более точно.
Два примера:
1. Мрачное восприятие жизни относилось к болезни героя. Освобождение от этой мрачности являлось основной темой. В книге это сделано недостаточно ясно.
2. Труд и связь с коллективом во многих случаях приносит больше пользы, нежели исследование психики. Однако тяжёлые формы психоневроза не излечиваются этим методом. Вот почему показан метод клинического лечения. В книге это не оговорено.
Сложность книги не позволила мне (и другим) тотчас обнаружить ошибки. И теперь я должен признать, что книгу не следовало печатать в том виде, как она есть.
Я глубоко удручён неудачей и тем, что свой опыт произвёл несвоевременно. Некоторым утешением для меня является то, что эта работа была не основной. В годы войны я много работал и в других жанрах. Сердечно прошу простить меня за оплошность – она была вызвана весьма трудной задачей, какая, видимо, была мне не под силу.
Я работаю в литературе 23 года. Все мои помыслы были направлены на то, чтобы сделать мою литературу в полной мере понятной массовому читателю. Постараюсь, чтобы и впредь моя работа была нужной и полезной народу. Я заглажу свою невольную вину.
В конце ноября я имел неосторожность написать письмо т. Сталину.
Если моё письмо было передано, то я вынужден просить, чтобы и это моё признание стало бы известно тов. Сталину. В том, конечно, случае, если Вы найдёте это нужным. Мне совестно и неловко, что я имею смелость вторично тревожить тов. Сталина и ЦК.
В борьбу секретарей ЦК партии были вовлечены и литературные деятели.