Две грозные опасности, по мнению критиков, подстерегают тех писателей, которые в основу своих произведений кладут исторический материал, уже использованный их великими предшественниками. Это влечёт, во-первых, вторичность, своего рода шествие по проторённой дорожке, что губительно для всякого творчества, в первую очередь губительно для художественной литературы. Во-вторых, автор, сознавая власть своего предшественника и непременно желая от этого бремени избавиться, стремится представить известное в несколько другом свете, чаще всего в прямо противоположном.
И нужно было тщательно изучить документы той эпохи, вжиться в изученный материал, создать собственную концепцию, самостоятельный взгляд на изображаемые события и их действующих реальных лиц, чтобы отважиться написать роман на уже известную по другим произведениям тему.
Такие опасности подстерегали С.Н. Голубова, когда он приступил к работе над романом «Багратион». Отечественную войну 1812 года он, как и многие другие читатели, хорошо знал по роману Л.Н. Толстого «Война и мир». Избранный им герой, поставленный в центре повествования, дал ему широкую возможность нарисовать самостоятельные картины войны 1812 года, показав характер и исход войны 1812 года как проявление величайшего духа патриотизма и активности всего русского народа, от фельдмаршала до простого рядового солдата.
Багратион превосходно раскрывает эти главные идеи романа: он пламенный, подлинный патриот, для которого слава и честь Отечества были превыше всех других чувств и мыслей.
В романе представлены все слои тогдашнего русского общества: знаменитые русские генералы, талантливые офицеры, рядовые солдаты и представители мирного населения, попавшие в зону военных действий. Вместе с Багратионом в романе действуют Кутузов, Барклай-де-Толли, Раевский, Ермолов, Беннигсен, Воронцов, Неверовский, Тучков, полковник Толь, Кантакузен, Травин, Олферьев, колоритный казак Ворожейкин, могучий Старынчук, ловкие разведчики-крестьяне…
«Автор рисует Багратиона, – писал А. Дерман, – в стиле сугубо романтическом, как бы постоянно озарённым вулканическим пламенем боевого героизма… в образе этого генерала собрано, как в оптическом фокусе, всё самое характерное и существенное, символизирующее дух и стиль Отечественной войны в исторической концепции автора: пламенный патриотизм её участников и народа в целом, беззаветное мужество, непреклонность веры в победу над Наполеоном, не знающий пределов героизм, огромная энергия и т. д. Багратион – кумир и любимец армии не только потому, что он боевой генерал, отмеченный печатью гениальности, что в его славной военной карьере блестящие победы и ни одного поражения, но и потому, что каждый офицер и каждый солдат чувствует в нём живое и наиболее полное воплощение того самого, чем он сам живёт, что его самого переполняет.
Это становится особенно ясным при сравнении Багратиона с Барклаем и того, как относится армия к этим двум генералам.
Надо сказать, что в изображении Барклая автор показал себя настоящим мастером исторического портрета. Именно здесь, да ещё в фигуре полковника Толя и почти в такой же степени в портрете поручика Травина чувствуется, во-первых, широта замысла и затем то счастливое соединение твёрдости и смелости штрихов с осторожностью и вдумчивостью, которое позволяет художнику вскрыть характерное для целой эпохи в изображении отдельного исторического лица.
Автор рисует Барклая прежде всего с большим чувством справедливости. Барклай не только умён, образован, вдумчив, но он самоотвержен. Он ясно видит, какую ненависть против себя со стороны порождает он своею медлительностью, своей стратегией и тактикой, бесконечными уклонениями от боя с Наполеоном. Но он убеждён, что в сложившейся обстановке это необходимо, что иначе армии и России грозит гибель, и он с огромным чувством ответственности приносит в жертву себя и своё имя. В то же время автор показывает, что в расчётах Барклая недостаёт чего-то очень существенного, того, что переполняет сердце Багратиона и любого солдата русской армии, – боевого духа, нетерпения сразиться с врагом, которое удесятеряет силы воина, – и этот роковой недостаток делает Барклая непригодным для той исторической роли, выполнить которую он поставлен. В изображении С. Голубова Барклай отнюдь не изменник, как это казалось многим его современникам. Это – трагическая фигура, трагизм которой обусловлен отсутствием гармонии между его логическими и эмоциональными данными, явным преобладанием первых над вторыми…» (
Критики того времени отмечали и яркость образа Кутузова, который резко выделяется широтой стратегической мысли, глубокой вдумчивостью во всё происходящее в России, обширным умом и жизненным опытом, он активен, предприимчив, чрезвычайно уравновешен в своих действиях и размышлениях – настолько, что армия сразу поверила в целесообразность его действий.