История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции

Сразу же можно сказать, что к моменту смерти Сталина (тридцать лет власти) по крайней мере в КГБ, ЦК и армии не осталось практически ни одного интернационалиста. То есть, может быть, были один-другой, даже и больше, но это уже было не принципиально. Принципиально их не было. Не знаю уж, какими соображениями руководствовался Сталин, отбирая революцию из рук Интернационала и пытаясь сделать её явлением национальным. Им Россия нужна была лишь как средство, для него она стала самоцелью… Сталин понял, что он должен захватить власть у захватчиков… В первые годы игра была двойной. Одной рукой он отбирал власть у Троцкого, Каменева, Бухарина, Ягоды, Гамарника и т. д., отдавая эту власть Ворошилову, Тимошенко, Жданову, Щербакову, Маленкову, Абакумову, с другой стороны – взрывал храм Христа Спасителя… проводил коллективизацию, создавал трудовые армии – лагеря» (Там же. С. 165–167). И не только в этом противоречивость Сталина как создателя единого и могучего имперского государства: с одной стороны, он уничтожил национализм Вонесенского и Кузнецова, как ни благороден по замыслу был этот национализм, а с другой – он разрушил надежды евреев устроить в Крыму своё автономное государство.

В марте 1950 года К. Симонов стал главным редактором «Литературной газеты», сменив на этом посту В.В. Ермилова. Алексей Сурков стал заместителем А. Фадеева. А. Софронова назначили главным редактором журнала «Огонёк», а А. Твардовского – главным редактором журнала «Новый мир».

В книге «Глазами человека моего поколения» К. Симонов, на основе своих записок, рассказывает о том, как Сталин, председательствуя на заседаниях, высказывал свои мысли о Сталинских премиях, присуждаемых ежегодно. 6 марта 1950 года К. Симонов присутствовал при обсуждении романа «Даурия» К. Седых, повести «Ясный берег» В. Пановой, романа «Иван Иванович» А. Коптяевой, романа Э. Казакевича «Весна на Одере», получившего Сталинскую премию второй степени. К. Симонов записал: «В романе есть недостатки, – сказал Сталин, заключая обсуждение «Весны на Одере». – Не всё там верно изображено: показан Рокоссовский, показан Конев, но главным фронтом там, на Одере, командовал Жуков. У Жукова есть недостатки, некоторые его свойства не любили на фронте, но надо сказать, что он воевал лучше Конева и не хуже Рокоссовского. Вот эта сторона в романе товарища Казакевича неверная. Есть в романе член Военного совета Сизокрылов, который делает там то, что должен делать командующий, заменяет его по всем вопросам. И получается пропуск, нет Жукова, как будто его и не было. Это неправильно. А роман «Весна на Одере» талантливый. Казакевич писать может и пишет хорошо. Как же тут решить вопрос? Давать или не давать ему премию? Если решить этот вопрос положительно, то надо сказать товарищу Казакевичу, чтобы он потом это учёл и исправил, неправильно так делать. Во всяком случае так пропускать, как он пропустил, – значит делать неправильно».

Этот разговор Симонов должен был передать Казакевичу: «Я встретился с ним и рассказал ему от слова до слова всё, как было. Он был в бешенстве и досаде – и на других, и на самого себя, и взад и вперед расхаживал по фадеевскому кабинету, скрипел зубами, охал и матерился, вспоминая редакционную работу над своей «Весной на Одере», как на него жали, как не только заставляли убрать фамилию Жукова, но и саму должность командующего фронтом. «Конечно, – с досадой говорил он, – Сталин правильно почувствовал, совершенно правильно. Половину того, что делает Сизокрылов, делал у меня командующий фронтом, а потом меня просто вынудили всё это передать Сизокрылову. Как я согласился, как поддался? А как было не поддаться – никто бы не напечатал, даже и думать не желали о том, чтобы напечатать до тех пор, пока я это не переделаю. А как теперь переделывать обратно? Как вставить командующего фронтом, когда роман уже вышел в журнале, уже вышел двумя изданиями, уже переведён на другие языки, как я могу теперь его исправлять, заменять одного другим?»

Казакевичем владели хорошо мне понятные смешанные чувства. Разумеется, он был рад, что всё-таки роман его получил премию, но ощущение того тупика, в который его загнали, из которого теперь неизвестно как вылезать даже с помощью Сталина, угнетало его» (Симонов К. Глазами человека моего поколения. С. 198–199).

Почти в это же время В. Каверин сдал в «Новый мир» свой новый роман. А. Твардовский высказал ряд критических замечаний. Редактор журнала делала всё, чтобы сохранить целостность рукописи, но приходилось сокращать и искажать творческий замысел. Автор защищался, но не устоял. И вот В. Каверин в своих воспоминаниях сообщает спустя много лет:

Искажённый до неузнаваемости, роман был напечатан на страницах «Нового мира» в 1952 году… Прошёл месяц, другой, и я случайно встретил Твардовского в Союзе писателей.