История русской революции. Том II, часть 2

Так называемое «демократическое» большинство предпарламента состояло из 308 человек: 120 эсеров, в том числе около 20 левых, 60 меньшевиков разного оттенка, 66 большевиков; дальше шли кооператоры, делегаты крестьянского Исполкома и пр. Имущим классам предоставлено было 156 мест, из которых почти половину заняли кадеты. Вместе с кооператорами, казаками и достаточно консервативными членами крестьянского Исполкома правое крыло по ряду вопросов было близко к большинству. Распределение мест в комфортабельной избушке на курьих ножках находилось, таким образом, в вопиющем противоречии со всеми решительно волеизъявлениями города и деревни. Зато, в противовес серым советским и иным представительствам, Мариинский дворец собрал в своих стенах «цвет нации». Так как члены предпарламента не зависели от случайностей избирательной конкуренции, от местных влияний и провинциальных предпочтений, то каждая общественная группа, каждая партия посылала наиболее своих видных вождей. Личный состав оказался, по свидетельству Суханова, «исключительно блестящ». Когда предпарламент собрался на первое заседание, у многих скептиков, по словам Милюкова, отлегло от сердца: «Хорошо, если Учредительное собрание будет не хуже этого». «Цвет нации» с удовлетворением глядел на себя в дворцовые зеркала, не замечая, что он – пустоцвет.

Открывая 7 октября Совет республики, Керенский не упустил случая напомнить, что, хотя правительство обладает «всей полнотой власти», тем не менее оно готово выслушать «все настоящие ценные указания»: будучи абсолютным, правительство не переставало быть просвещенным. В пятичленном президиуме, при председателе Авксентьеве, одно место было предоставлено большевикам – оно останется незанятым. У режиссеров жалкой и невеселой комедии мутило на душе. Весь интерес серого открытия в серый дождливый день заранее сосредоточился на предстоящем выступлении большевиков. В кулуарах Мариинского дворца распространился, по словам Суханова, «сенсационный слух: Троцкий победил большинством двух или трех голосов… и большевики сейчас уйдут из предпарламента». На самом деле решение демонстративно уйти из Мариинского дворца принято было 5-го на заседании большевистской фракции всеми голосами против одного – так велик был сдвиг влево за истекшие две недели! Лишь Каменев сохранил верность первоначальной позиции, вернее, он один отважился открыто отстаивать ее. В особом заявлении, адресованном в ЦК, Каменев без обиняков характеризовал принятый курс как «весьма опасный для партии». Неясные намерения большевиков вызывали известное беспокойство в среде предпарламента: "боялись, собственно, не потрясения режима, а «скандала» пред лицом союзных дипломатов, которых большинство только что приветствовало подобающим залпом патриотических рукоплесканий. Суханов рассказывает, как к большевикам отрядили официальное лицо – самого Авксентьева – для предварительного запроса: что произойдет? «Пустяки, – ответил Троцкий, – пустяки, маленький пистолетный выстрел».

После открытия заседания Троцкому предоставлено было, на основании перенятого по наследству от Государственной думы регламента, десять минут для внеочередного заявления от имени большевистской фракции. В зале воцаряется напряженное молчание. Декларация начиналась с установления, что власть сейчас столь же безответственна, как и до Демократического совещания, созывавшегося якобы для обуздания Керенского, и что представители имущих классов вошли во Временный совет в таком количестве, на какое они не имеют ни малейшего права. Если бы буржуазия действительно готовилась к Учредительному собранию через полтора месяца, ее вожди не имели бы оснований отстаивать сейчас с таким ожесточением безответственность власти даже пред подтасованным представительством. «Вся суть в том, что буржуазные классы поставили себе целью сорвать Учредительное собрание». Удар попадает в цель. Тем более бурно протестует правое крыло. Не отклоняясь от текста декларации, оратор бичует промышленную, аграрную и продовольственную политику правительства: нельзя было бы вести иного курса, если бы даже поставить себе сознательной целью толкать массы на путь восстания. "Мысль о сдаче революционной столицы немецким войскам… приемлется, как естественное звено общей политики, которая должна облегчить… контрреволюционный заговор. Протесты перерастают в бурю. Крики о Берлине, о немецком золоте, о пломбированном вагоне, и на этом общем фоне, как бутылочный осколок в грязи, – уличная брань. Никогда ничего подобного не случалось во время самых страстных боев в грязном, запущенном, заплеванном солдатами Смольном. «Достаточно было попасть нам в хорошее общество Мариинского дворца… – пишет Суханов, – чтобы немедленно восстановилась кабацкая атмосфера, которая царила в цензовой Государственной думе».