История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

Лишь немногіе общественные дѣятели не поддались обаянію этой системы; они доказывали, что, вслѣдствіе примѣненія такой системы, русское общество лишено самодѣятельности, и въ умственно-нравственномъ, и въ матеріально-экономическомъ отношеніи; охраняя «народную» самобытность, система эта не допускала въ Россію ни смѣлыхъ выводовъ европейской науки, ни желѣзныхъ дорогъ; «самобытность» кончалась умственною и матеріальною бѣдностью и отсталостью (Пыпинъ). Крымская война доказала справедливость такого критическаго отношенія къ показному блеску николаевской Россіи: отсутствіе гласности прикрывало злоупотребленія, вѣра въ добродѣтели русскаго народа не оправдалась фактами: народъ коснѣлъ въ невѣжествѣ и бѣднѣлъ отъ солдатчины, бѣднѣлъ отъ того, что русская промышленность прозябала, торговля была въ рукахъ иностранцевъ, пути сообщенія были плохи. Но всѣ эти недостатки русской дѣйствительности замѣчались сперва лишь и многими дѣятелями, — они сдѣлались ясны всѣмъ, когда крымская война показала, что одной физической силы для процвѣтанія государству мало, — нужно образованіе, нужна гласность, самодѣятельность общества, взаимное уваженіе сословій и сознательная любовь къ родинѣ…

Идейное содержаніе жизни передового русскаго общества въ эту эпоху.

На передовомъ русскомъ обществѣ отразились ярко послѣдствія новой политики правительства: такъ какъ сфера живыхъ общественныхъ интересовъ была закрыта, многіе примкнули къ идеямъ "оффиціальной народности" — въ силу вѣры, искренняго убѣжденія, или по причинамъ чисто-эгоистическимъ (Шѳвыревъ, Погодинъ, отчасти Пушкинъ и Гоголь). Другіе же — или замкнулись въ сферѣ своей интимной, личной жизни (Лермонтовъ), или сосредоточили свою дѣятельность въ области чистаго искусства (отчасти Пушкинъ), отвлеченной философіи (кружокъ Станкевича) и морали (Гоголь). Наконецъ, третьи — занялись вопросами философско-политическими; хотя эти интересы и отличались отвлеченностью, но, всетаки, во многихъ своихъ взглядахъ на прошлое, настоящее и будущее Россіи эти политики-теоретики ("славянофилы" и "западники") разошлись съ господствующиии взглядами "оффиціальной народности". Наконецъ, четвертые, несмотря на всю трудность своего положенія, отъ умствованій отвлеченныхъ переходили иногда къ живымъ вопросамъ современности, разрѣшая ихъ отнюдь не въ духѣ большинства; ихъ можно отнести къ группѣ ярко-оппозиціонной по отношенію къ идеаламъ правительства и массы русскаго общества. (Герценъ, Бѣлинскій, отчасти Чаадаевъ).

Чаадаевъ.

Въ лицѣ Чаадаева "оффиціальная народность" встрѣтила рѣшительнаго противника. Въ самый разгаръ общаго упоенія чувствами патріотизма и народной гордости онъ выступилъ въ неблагодарной роли непримиримаго скептика. Это былъ человѣкъ для своего времени очень образованный, съ философскимъ складомъ ума. Въ юности онъ былъ гусаромъ, принималъ участіе въ войнѣ 1812 г., побывалъ за границей и оттуда вернулся съ запасомъ идей и интересовъ; въ эпоху Александра онъ былъ либераломъ-теоретикомъ, въ тиши своего кабинета на книгахъ воспитавшимъ свои убѣжденія. Его интересовала философія, исторія и религія — практической дѣятельности онъ остался чуждъ. Замкнувшись въ свой интимный міръ политика-утописта, онъ остался въ сторонѣ отъ настроеній николаевской Россіи и неожиданно явился на судъ русской публики съ тѣми идеалами политическаго «космополитизма», которые были такъ характерны для эпохи предшествующей — александровской. Вотъ почему теперь онъ оказался совершенно одинокимъ дѣятелемъ, — повидимому, не понявшій настроеній современнаго общества и никѣмъ не понятый, далекій отъ всѣхъ общественныхъ группъ, онъ ни въ комъ не встрѣтилъ поддержки.

Его первое "Философическое письмо" появилось въ "Телескопѣ" въ 1836-омъ году; всѣхъ писемъ должно было быть 5–6, но не всѣ могли бьггь напечатаны, и большинство изъ нихъ осталось въ рукописи. Въ первомъ письмѣ онъ говоритъ о необходимости религіи, какъ главнаго культурнаго фактора.