История руссов. Держава Владимира Великого

Не понимают там и того, что это заморское призывание было только восстановлением древней славянской династии, которая по мужской линии угасла, а потому восстановлена была по женской линии. Дочь Гостомысла, князя новгородского, была замужем за князем ободричей.

Так как сыновья Гостомысла умерли, не оставив сыновей, династию пришлось восстановить по женской линии: Рюрик был внуком Гостомысла от средней его дочери Умилы и был чистейшим славянином. Дружина, пришедшая с ним, была, естественно, преимущественно славянская. Поэтому Русь чужого ума не занимала, она заняла только отпрыск своей же династии.

Но это не все: никогда Русь о своей несостоятельности и никчемности не заявляла; она не говорила «а порядка в ней нет», она сказала «а наряда в ней нет», а переводится это «а управления (власти) в ней нет»[110] (ведь Гостомысл умер, не оставив наследника). Сила норманистского дурмана была настолько велика, что даже самые ясные умы, понимая, что здесь что-то неладно, споткнулись о столь пустячное препятствие.

Возьмем роман Тургенева «Дым», появившийся в 1857 г., т. е. ровно сто лет назад. Вот какие речи вкладывает он в уста одного из своих героев, Потугина:

«Немцы правильно развивались, — кричат славянофилы, — подавайте и нам правильное развитие! Да где же его взять, когда самый первый исторический поступок нашего племени — призвание себе князей из-за моря — есть уже неправильность, ненормальность, которая повторяется на каждом из нас до сих пор; каждый из нас, хоть раз в жизни, непременно чему-нибудь чужому, нерусскому сказал: иди владеть и княжить надо мною! Я, пожалуй, готов согласиться, что, вкладывая иностранную суть в собственное тело, мы никак не можем наверное знать наперед, что такое мы вкладываем: кусок хлеба или кусок яда?»

Итак, для Тургенева еще сто лет назад мысль о призвании чужестранцев казалась какой-то неправильностью, ненормальностью, а ведь все это было полным недоразумением: призывали своих, а не чужих. И напрасно Тургенев, как поколения до и после него, ломал голову и строил теории, — теории были основаны на фикции, на пустоте.

Однако еще со времен Шлёцера русским прививали чувство холуйства: и вы, мол, холуи, быдло, и ваши предки, что призвали варягов, были то же самое… И вот (стыдно сознаться!) — русские этому поверили! И стали ломать голову на все лады: «Почему это мы — холуи?»

Вышеприведенный отрывок из Тургенева доказывает это бесспорно: даже самая просвещенная и прогрессивная часть дворянства так правды и не увидала, чуждается этой правды и до сих пор зарубежная русская общественность.

А между тем об этой правде говорил еще первый великий русский ученый Михайло Ломоносов. Именно этот «мужик» оказался защитником русского народа против неправды, а не представители русской династии или сословия, считавшего себя сливками нации.

В 1749 г. Ломоносов жестоко и поделом раскритиковал работу норманиста, немца Г. Ф. Миллера «О происхождении имени и народа Российского». Ломоносов, подводя итоги, писал: «Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым штилем, то бы он россиян сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен». Полемизируя со Шлёцером, он писал: «Из сего заключить должно, каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая, допущенная в них скотина».

Как видите, Ломоносов в ученом споре, когда его задевали за живое в науке, не слишком-то придерживался «высокого штиля», — он прямо называет выдумки немцев «гнусными пакостями». Немцев, забредших на поле русской исторической науки, он сравнивает со скотиной, попавшей случайно в огород (отметим здесь, кстати, нашим друзьям, упрекающим нас за резкость выражений, что до выражений Ломоносова нам все же далеко).

Дело, однако, не в том, что Ломоносов отрицал норманистов, а в том, что он, опираясь на факты, доказывал, что никакой «великой тьмы невежества» на Руси не было. Он не только опровергал норманистскую теорию, но и дал свою собственную. Он доказывал, что Русь имела свою историю еще до того, как она стала иметь «общих государей», и уводил начало ее к предкам руссов — к антам.

Он утверждал, что Русь как государство и русская культура созданы не чужестранцами-варягами, а самими славянами. Эти славяне были коренным населением междуречья Дуная и Днестра вплоть до отрогов Карпат.

Ломоносова не поддержали, Ломоносову не поверили, а между тем уже в самой летописи и особенно в «Истории» Татищева имеются неопровержимые данные против норманнской теории. Пусть не лгут, что нужно было дальнейшее развитие науки: уже в «Истории» Татищева (I–III, 1768–1774) полностью была опубликована Иоакимовская летопись, данные которой разбивают в пух и прах норманнскую теорию. Теперь понятно, когда имеются десятки новых доказательств, почему эту летопись считали «апокрифической», — правда в ней кое-кому была невыгодна. Но летопись эта существует, как существуют и древние польские источники, поддерживающие эту летопись[111].