История рыцарства. Самые знаменитые битвы

Впрочем, для французского сенешаля Гуго д’Арси они были скорее нечестивцами. В мае 1243 года, по личному настоянию королевы Франции Бланки Кастильской, с десятитысячным войском он направился к замку и окружил его. Горстка кое-как вооруженных еретиков должна была стать для его рыцарей легкой добычей. Но шел месяц за месяцем, а осажденные все держались – на крошечном пятачке, под палящим зноем и пронизывающим ветром. Мощная камнеметная машина, которую установили у подошвы королевские инженеры, осыпала их градом огромных камней – а они жили. Дожди давали им воду, местные крестьяне тайными тропами подносили продукты. Как они ухитрялись миновать расставленные повсюду посты, никто не ведал. Поговаривали, что часовые, среди которых было немало выходцев из Лангедока, не слишком ревностно несли свою службу… Однако не пойман – не вор. И Монсегюр стоял неприступной цитаделью – Mount Segur, «спасительная гора», «надежная гора», «неприступная гора»…

Когда-то, на языке иберов, этот огромный холм звался Muno Egu – Гора Солнца. Замок, окруженный пиренейским кольцом, словно нимбом, был и впрямь почти всегда освещен солнечными лучами…

…От всем известного испанского побережья Коста-Брава до Лангедока – полчаса езды. Взяв за 30 евро машину напрокат можно целый день кататься по горным дорогам, любуясь дивными пейзажами французских Пиренеев. Развалины катарских крепостей и сейчас видны на вершинах. Стоит пересечь несуществующую границу, и ты попадаешь в абсолютно иной мир. Здесь и море другого цвета – светлее и зеленее, и в деревнях пахнет свежайшим козьим сыром, и даже птицы, кажется, поют по-другому. Впрочем, скорее всего, это не более чем иллюзия – ведь когда-то этот благодатный край благоволил скорее испанской короне, нежели французской. Его жители даже говорили на особом языке, который был ближе к каталонскому наречию, чем к классической речи франков. Здесь царил Раймунд VI Тулузский, граф Сен-Жиль, по силе и богатству не уступавший никому из королей Европы. В богатых городах процветали ремесло и торговля, а бытовавшая в них веротерпимость весьма отличалась от религиозного фанатизма, охватившего в те годы континент. Страшно сказать, но местные святые отцы нередко предпочитали делам духовным дела мирские – их огромные поместья приносили немалые доходы, а в храмах десятилетиями не служились мессы. Так стоит ли удивляться тому, что именно тут зародилась «вонючая проказа юга» – страшная ересь, которая не только угрожала католицизму во всем Лангедоке, но и охватила многие крупные города Германии, Фландрии и Шампани.

К тем названиям, которые мы уже приводили, добавим еще несколько. Кое-где неверных звали ткачами (многие принадлежали к этому цеху). А после первого отлучения от церкви, озвученного на соборе в Тулузе папой Каликстом II, их нарекли еще и «тулузскими еретиками». Бытовало и слово вальденсы – по имени жившего когда-то лионского купца Пьера Вальдо, который, как гласит легенда, ударившись в аскетизм, раздал все свое имущество нищим. Случалось, альбигойцев называли и болгарами, памятуя о богомильском учении, возникшем столетием раньше на Балканах. Его основатель отец Богомил тоже был «болен» бедностью, а церкви и монастыри считал вотчинами дьявола. Тот факт, что богомилов предавали анафеме и сжигали на кострах, судя по всему, нисколько не пугал их последователей. Впрочем, многие историки полагают, что катаризм пришел во Францию из итальянской Ломбардии, где его приверженцев нарекли патаренами. Кое-кто кивает и на манихеев Малой Азии – мол, для них, как и для катаров, бог тьмы был не менее велик, чем бог света, творец идеального мира. Только мир этот был незрим и более всего напоминал Царствие Небесное. А все то, что можно осязать, пробовать, чувствовать, нюхать, объявлялось приверженцами обоих учений творением Сатаны. В центре борьбы Света и Тьмы стоял человек с его божественной душой и порочным телом. Это тело не должно было плодить новых подданных для царства Зла; оно не имело права радоваться, ибо для обычной радости не было места в мире катаров. Наслаждением было для них общение с Богом – ни иконы, ни священники для этого были не нужны. Да и саму католическую церковь они считали порождением дьявола, ибо она долгие годы оправдывала те мерзости, что творились вокруг. Перед кошмаром ежедневного пребывания в земном аду меркли образы Страшного суда, и катары с легкостью отправлялись в мир иной, исполненный Света и Любви…