История с кладбищем

ременами он переставал замечать мертвых. Началось это месяц-два назад, то ли в апреле, то ли в мае. Сперва бывало изредка, теперь — все чаще и чаще.

Мир менялся.

Никт побрел в северо-западную часть кладбища, в заросли плюща на Египетской аллее. Посреди дорожки беседовали рыжая лиса и большой черный кот с белым воротником и носочками. Увидев Никта, они встрепенулись и убежали в кусты, словно заговорщики, застигнутые на месте преступления.

«Странно», — подумал он. Лису эту он знал с щенячьего возраста, да и кот рыскал по кладбищу, сколько Никт себя помнил. Они всегда узнавали Никта, а в особо дружелюбном расположении духа даже позволяли себя погладить.

Никт хотел пройти сквозь плющ, но тот не поддавался. Тогда он наклонился, раздвинул листья и кое-как протиснулся дальше. Никт шел по дорожке осторожно, огибая ямы и выбоины, пока не добрался до пышного надгробия Алонсо Тома Гарсии Джонса (1837–1905, «Путник, брось свой посох»).

Уже несколько месяцев Никт навещал его чуть ли не через день: Алонсо Джонс объездил весь мир и с большим удовольствием рассказывал о своих путешествиях. Сначала он вздыхал: «Жизнь моя была ужасно скучна». Потом мрачно добавлял: «И я тебе уже все рассказал». Но вдруг его глаза вспыхивали: «Впрочем, ты ведь не слышал про… мой побег из Москвы?» Или: «…Про то, как я лишился золотого прииска на Аляске?» Или: «…Про панику скота в пампе?» Никт обрадованно кивал, и вскоре его голова начинала кружиться от историй о храбрости, граничащей с безрассудством, об отчаянных авантюрах на лоне природы, поцелуях прекрасных дам, схватках на саблях и пистолетах, мешках золота, бриллиантах величиной с подушечку большого пальца, паровозах, клиперах, пампасах, океанах, пустынях и тундре.

Никт подошел к коническому надгробию — высокому, с изображением перевернутых факелов, — и подождал, но никого не увидел. Он позвал Алонсо Джонса по имени и даже постучал — ответа не было. Тогда Никт наклонился, чтобы заглянуть в могилу и позвать друга, но вместо того, чтобы скользнуть сквозь камень, как светлая тень проходит сквозь темную, расшиб себе лоб. Никт позвал Алонсо снова, и опять безрезультатно. Он осторожно выпутался из зеленых джунглей и вернулся на дорожку. На кусте боярышника сидели три сороки, которые снялись и улетели при его приближении.

Он не видел ни единой души, пока не добрался до юго-западного склона. Там обнаружилась знакомая фигура матушки Хоррор, совсем крошечной в своем огромном капоре и салопе. Она ходила меж надгробий, опустив голову, и рассматривала выросшие самосевом цветы.

— Сюда, мальчик! Тут растут дикие, как их, натюрции. Соберешь мне букетик на могилку?

Никт набрал красных и желтых настурций и принес их к надгробию матушки Хоррор. Ее могильный камень так истерся и потрескался от непогоды, что на нем, к недоумению местных краеведов, осталось только две буквы: «ХО»

Никт уважительно положил цветы перед камнем.

Матушка Хоррор улыбнулась ему:

— Славный ты паренек! Уж и не знаю, что мы без тебя будем делать!

— Спасибо, — ответил Никт. — А где все? Вы первая, кого я сегодня увидел.

Матушка Хоррор испытующе посмотрела на него.

— А что с твоим лбом?

— Ушибся о могилу мистера Джонса. Она была твердая…

Матушка Хоррор поджала губы и насупилась. Яркие глаза из-под капора внимательно осмотрели Никта.

— Я назвала тебя мальчиком, да? Но время летит быстро, ты теперь молодой человек, разве не так? Сколько тебе годков-то?

— Пятнадцать или вроде того. Только я такой же, как раньше.

Матушка Хоррор перебила его:

— А я все такая же девчонка, тонкая, как былинка, которая плела на старом пастбище венки из ромашек! Ты всегда ты, но ты меняешься, и с этим ничего не поделаешь.

Она присела на свое разбитое надгробие.

— Помню ночь, когда ты к нам пришел… Я им говорю: «Нельзя малыша отпускать», и твоя мама тоже. А они все спорят да голосят, пока не приехала Всадница на белом коне. «Народ Кладбища, — говорит, — послушайте матушку Хоррор. Неужто в вас не осталось ни капли милосердия?» И тогда все со мной согласились.

Ее голос стих. Старушка покачала маленькой головой.

— Тут у нас мало что происходит, все дни как один. Только времена года меняются, плющ растет да камни падают. А ты… славно, что ты к нам заявился.

Она встала, вытащила из рукава замусоленный лоскуток, поплевала на него, встала на цыпочки и стерла кровь со лба Никта.

— Вот так-то лучше, — строго сказала она. — А то и не знаю, когда в следующий раз тебя увижу. Всего тебе доброго!

С каким-то странным чувством неловкости Никт отправился к гробнице Оуэнсов.

Отец и мать, к его радости, ждали Никта перед домом. Однако когда он приблизился, радость сменилась тревогой: почему мистер и миссис Оуэнс стоят по краям гробницы, словно фигуры с витража? Он не мог различить выражений их лиц.

Отец шагнул вперед:

— Добрый вечер, Никт! Надеюсь, ты в добром здравии.

— Не жалуюсь, — ответил Никт.

Так мистер Оуэнс всегда отвечал приятелям.

Мистер Оуэнс продолжал:

— Мы с миссис Оуэнс всю жизнь мечтали о своем чаде. И лучшего воспитанника, чем ты, и быть не могло.