– Да бросьте, вы столько раз видели такие пары. Она вся такая воздушная, такая беспомощная! Губки бантиком, ресницы хлопают. «Дорогой, я, кажется, опять забыла отнести вещи в химчистку. Ты ведь на меня не сердишься, лапочка?» – передразнила я воображаемую красотку.
– И мужчина бросается защищать свою девочку, – усмехнулась Филаткина. – Готов носить на руках, осыпать подарками.
– Да, и говорит: «Не забивай свою хорошенькую головку мыслями о деньгах. Я позабочусь обо всем!»
– Между тем как девочка умеет считать денежки не хуже профессионального бухгалтера, – подхватила Ольга Дмитриевна.
– Просто ей так удобнее, вот и все. Приятно, когда ответственность за все взваливает на себя кто-то другой. Но я бы так не смогла.
– Ну хорошо. А роль матери?
– Такие пары вы тоже видели. «Милый, ты поел? Дорогой, тебе не дует? Зайчик, тебе не пора продлевать страховку у машины? Да не беспокойся, я сама договорюсь со строителями. И сантехника вызову тоже. Работай спокойно, милый!»
Ольга Дмитриевна заразительно рассмеялась.
– Да, Женя, на вас это непохоже.
– Для меня неприемлемы такие отношения, – мрачно повторила я. – Мой избранник должен быть для меня не папочкой и не сыном, а равноправным партнером. Я обязательно должна его не только любить, но и уважать. Иначе ничего не получится.
– Мне кажется, наш милый сосед не вызывает у вас большого уважения, но определенно вызывает интерес, – стреляя глазами в мою сторону, проговорила Филаткина. Да уж, старушки проницательны, как рентген!
– Ольга Дмитриевна, я думаю, мы здесь надолго не задержимся. Так что я не строю никаких долгосрочных планов. Тем более связанных с Альбертом Генриховичем.
– А вы знаете, что он прямо сейчас на нас смотрит? – вдруг воскликнула Филаткина.
Я подавила желание вскочить и достать бинокль. Вместо этого я спросила:
– И где же он?
– У вас за спиной. Только очень далеко. Сидит на холме с какой-то штукой на трех ногах… да, мольберт. И, кажется, рисует нас!
– Это надо немедленно прекратить, – сказала я, вставая.
Дюрера я обнаружила не сразу – он удобно устроился выше по склону.
– Посидите здесь, только никуда не уходите, – попросила я Филаткину, а сама направилась к художнику. Альберт Генрихович был очень увлечен процессом, но при виде меня отложил кисть и встал. На соседе были чистые джинсы, черная майка и шляпа по типу ковбойской, даже с кожаным шнуром под подбородком. Я бесцеремонно обошла художника и заглянула через его плечо, чтобы увидеть кар- тину.
Это был вполне себе реалистический пейзаж, выполненный с несомненным мастерством и поразительной точностью. Вот синеет лента Волги, плывут легкие облака. А вот две женские фигурки на склоне, маленькие, как куколки, но определенно можно узнать Ольгу Дмитриевну и меня.
– Зачем вы нас рисуете, да еще без спроса? – поинтересовалась я.
– Вы были так далеко, не хотел вас беспокоить, – признался живописец. – А что? Я вас чем-то обеспокоил?
– Не люблю, когда меня рисуют, – призналась я. – Да и моя кли… моя тетя тоже не в восторге.
Альберт взял кисть, набрал зеленой краски и быстро замазал наши фигурки на холсте. Теперь нарисованный склон выглядел безлюдным и пустым – на нем явно чего-то не хватало.
– Жаль, – вздохнул художник. – Нарушилась композиция. Ничего, нарисую каких-нибудь овец.
– Где вы возьмете овец?
– Придумаю, – пожал плечами Дюрер. – Я же все-таки художник.
– А я думала, вы учитель.
Легкая судорога пробежала по лицу Альберта, и он нехотя ответил:
– Так уж сложились обстоятельства. Еще несколько лет назад я и в страшном сне бы не мог увидеть, что работаю в школе.
– Что же случилось несколько лет назад? – не удержалась я от довольно бестактного вопроса.
Художник помолчал, потом очень вежливо ответил:
– Я бы предпочел не распространяться об этом. Может быть, когда-нибудь я вам и расскажу, Женя…
К тому моменту мы уже называли друг друга по именам, хотя и на «вы».
– Ладно, как хотите, – я пожала плечами. – Тогда еще вопрос: почему ваше лицо кажется мне знакомым?
Альберт молчал, методично вытирая кисти ветошью, но я не отставала.
– Мы с вами когда-то пересекались? У меня отличная память на лица, проф… просто очень хорошая. Но вас я вспомнить не могу. Я точно видела вас раньше, но убей гром, не помню, при каких обстоятельствах. Или вы тогда выглядели немного иначе?
– Простите, Женя, я не могу ответить на ваш вопрос, – очень серьезно произнес художник. И я отступила. Не имею привычки бросать дело на половине дороги, но тут я вдруг поняла, что лучше не настаивать.
– Извините, что испортила вам картину, – пробормотала я, отводя взгляд.
– Да ничего. Это ведь я сам ее испортил, – улыбнулся сосед. – Нарисую овец, и все будут гадать, откуда они взялись. Возможно, это улучшит картину и повысит ее ценность на рынке произведений искусства.
Мы взглянули друг на друга – и одновременно рассмеялись.
– Идите, Женя, я не в обиде. Ваша… тетя вас заждалась. Но вдруг я встречу вас в лучшем настроении и вы позволите сделать пару набросков…
– Пару набросков… с меня? – уточнила я.
– У вас удивительное лицо. Решительное и в то же время нежное.