История с попугаем

– Альберт, спасибо тебе! – воскликнула я, внезапно переходя на «ты». Художник обнял меня в ответ и поцеловал. Очевидно, от неожиданности. Сначала поцелуй был беглым, потом замедлился, и я поняла, что мне уже давно нравится этот мужчина, похожий одновременно на Дольфа Лундгрена, героя зубодробительных боевиков, и на Альбрехта Дюрера, художника XVI века.

На минуту оторвавшись от сладких губ соседа, я прошептала:

– Пойдем к тебе.

– Конечно, – так же шепотом ответил художник.

Тут мой взгляд упал на Аркадия. Попугай сидел на жердочке и с большим интересом наблюдал за нами. Наконец он наклонил голову и проскрежетал:

– Трах-тибидох.

– Заткнись, – посоветовала я попугаю.

Тот послушался. И эта ночь закончилась гораздо лучше, чем началась.

Утром мы сообщили Филаткиной, что случилось с ее любимцем. Старушка горячо нас благодарила.

С этой ночи начался мой роман с художником. Альберт оказался даже лучше, чем мечталось, – он был внимательным, заботливым и сильным, обладал чувством юмора и терпением, достаточным для того, чтобы выносить мой сложный характер. Нам было хорошо вместе. Просто отлично. Единственное, что осложняло нам жизнь, – это дети. Детишки привыкли всюду сопровождать своего кумира. И появление в его жизни какой-то посторонней девушки их совсем не радовало. Да что там – они попросту объявили мне войну. Поцарапали крыло «Фольксвагена». Подкинули лягушку в стоящие у крыльца кроссовки. Шпионили за нами, превращая прогулки по окрестностям в кошмар. Стоило взойти на пригорок, чтобы полюбоваться открывающимся видом, как из-за ближайшего куста показывалась чья-нибудь лопоухая голова и звонкий голос кричал:

– Доброе утро, Альберт Генрихович! А когда на раскоп пойдем?

С моим появлением учитель совершенно забросил свои занятия археологией. Нам было не до нее, честно говоря.

Впервые мой Дюрер нарисовал меня прямо на следующее утро после свидания. Я проснулась на рассвете и не сразу поняла, где нахожусь. Комната у соседа была больше моей, обстановка вполне спартанская. Сам хозяин сидел в углу, положив на колени блокнот, и водил карандашом по бумаге. Этот тихий шелест меня и разбудил.

– Что это ты делаешь? – спросила я, порядком удивленная. Наутро после свидания мужчины приносили мне в постель кофе, говорили, что я сломала им жизнь, дарили розы и пытались задушить шарфом. Но рисовать меня никто еще не пытался.

– Хочу сделать набросок, – пояснил Альберт. – Ты совсем другая во сне. Доверчивая и нежная.

Некоторое время я лежала смирно, пытаясь свыкнуться с мыслью, что я, Евгения Охотникова, оказывается, доверчивая. Потом мне надоело, я откинула одеяло и встала.

– Замри! – воскликнул художник. – Ты прекрасна! Вот так и стой!

– Ну уж нет! – отрезала я. – Найди себе другой объект для рисования с натуры. И вообще, нам пора делать укол Аркаше. Поможешь?

Альберт вздохнул и отправился лечить попугая, осознав, что отношения со мной возможны только на моих условиях.

Но попыток запечатлеть мой светлый образ на бумаге Дуров, конечно же, не оставил. Он рисовал меня всегда и везде – видимо, так он выражал любовь и восхищение. Быстрые движения карандаша – и вот она я – стою, подняв руки над головой. Сплю, свернувшись в позе эмбриона. Делаю гимнастику тай-чи на рассвете. Ну и так далее.

– Зачем ты рисуешь меня? – допытывалась я. – Ведь и так каждый день меня видишь.

– Рисование для меня как дыхание, – оправдывался художник. – Я пытаюсь уловить самое важное в тебе.

– И что же во мне самое важное? – смеялась я.

– То, что ты воительница, – серьезно пояснил Альберт.

– Кто?!

– Я вижу тебя воином. Знаешь, как в комиксах – супергероиня с мечом в руке.

– Пока я ничего такого не совершила. В смысле, супергеройского.

– Совершила. Просто не придаешь этому значения.

Мы обходили молчанием некоторые вопросы. Альберт не спрашивал, почему я ношу при себе пистолет. Я не допытывалась, где же я видела его раньше. Почему-то эти разговоры расстраивали моего возлюбленного. Он замыкался в себе и надолго замолкал. И я перестала задавать вопросы, выбросив из головы темы, которые до того меня очень волновали. Например, зачем столичному художнику работать учителем в деревенской школе.

Нам было так хорошо вместе! В общем, это была идиллия. И она не могла длиться долго.

Глава 6

Однажды утром в окошко комнаты художника забарабанили и детский голос позвал задушенным шепотом:

– Альберт Генрихович, а Альберт Генрихович! Выйдите к нам, а то хуже будет!

К счастью, мы уже встали, а в данный момент пили кофе.

– Слушай, твои спиногрызы перешли черту! – разозлилась я. – Нарушают твое личное пространство. Тебе следует им сказать, чтобы больше никогда так не делали.

– Слышу в твоем голосе угрозу, – отставляя чашку, мягко произнес Альберт. – А не то?

– А не то это выскажу им я. Дети – цветы жизни, знаю. Но иногда эти цветочки бывают колючие.

– Ты не понимаешь, Женя. Человек, который связал свою жизнь с детьми, должен быть готов и днем и ночью…

Вот тут я разозлилась не на шутку.

– Ты что, вообразил, что ты Януш Корчак? Ты всего лишь учитель рисования!