История с продолжением

– Даст она, как же… Хорошая баба, на самом деле, – уже серьёзно сказал Лин. – Дерьма-то в ней, конечно… впрочем, его во всех хватает. А она…

– Она – человек очень и очень непростой, – задумчиво сказал Пятый. – В ней словно отражается эта страна, ты заметил? Сильная и слабая, щедрая и скупая… всё одновременно. Меня, кстати, немного настораживает то, что мы столь часто у неё стали бывать. Что-то с нами происходит, рыжий. Ты заметил?

– Не заметишь тут… стареем, устаём. А что ты хотел?… Это раньше мы могли продержаться полгода без выхода, а теперь и трёх месяцев стало много. Я даже сейчас до конца не отошёл, не до того было… А ты?

– Что – я? – переспросил Пятый. – Да ничего, нормально пока что. Устал только. И спать хочу. Давай ложиться, Лин. Хорошо?

– Хорошо, – Лин выглянул в коридор и с довольным видом улёгся на вторю стоящую в боксе койку. – Благодать!… Люблю кровати. Хлебом меня не корми, только дай поваляться…

– Меня – тоже, – признался Пятый сонным голосом. – Пусть дорога будет интересной и приятной…

– Пусть… – эхом откликнулся Лин.

Через минуту они уже спали. Странно, что оба они каждый вечер повторяли эту короткую фразу, принятую в Доме, как форма прощания перед отходом ко сну. Как заклинание, способное уберечь от невесть чего. Как молитву. Дом был почти забыт, и эта фраза стала чуть ли не единственной связующей с ним нитью. Темы Дома они в разговорах касались очень редко. Не до того было.

* * *

На следующее утро превосходно выспавшиеся Пятый и Лин упросили Гаяровского разрешить Пятому прогуляться по коридору. Пятый, которому совсем полегчало, сам потащил Лина к лестнице со словами: “Я хоть понюхаю, как ты куришь. Хочется же”. Лин особо не сопротивлялся. Там же на лестнице им и влетело – Гаяровский в сказки про “понюхаю” не поверил. Потом были процедуры, за ними – обед, за обедом – ещё одна прогулка по коридору. А к вечеру приехала Валентина.

– Валентина Николаевна, поговорите с Вадимом Алексеевичем, – с разлёту начал Лин. – Он мне курить не даёт! А я ему ровесник, между прочим! И если он…

– Да ладно, рыжий, – махнула рукой та. – Не гуди… Пятый, как дела?

– Хорошо, – Пятый осуждающе посмотрел на Лина. – У нас тут всё хорошо. И нечего тебе, рыжий…

– Как это – нечего? – вопросил Лин с возмущением. – Почему это я должен не курить, если этому вот нельзя?! Я-то тут при чём?

– А ты его не провоцируй на курение, – строго ответила Валентина. – Я же тебя, мой дорогой, вижу, как облупленного. Тебе бы только нагадить, а потом оправдываться. Удовольствие получаешь, не иначе.

– Ничего подобного, – ответил ей Лин, – но всё равно Гаяровский не имеет права.

– Имеет, – отрезала Валентина. – Теперь – по делу. Тебе, Пятый, здесь ещё лежать и лежать. Вадим сказал – три недели, не меньше.

– Всё так плохо? – Пятый сделал большие глаза, изображая неподдельное удивление, Лин усмехнулся.

– Нет, – едко ответила Валентина. – Просто Вадим считает, что тебе надо отдохнуть. Эдуард Гершелевич с этим мнением согласился.

– А что, вы и с ним созванивались? – спросил Лин.

– Не я, Лукич. Дело его. Мне-то что? Срок освобождения не я устанавливаю, ты же знаешь…

– Вам только дай, – задумчиво заметил Лин. – Вы бы всех “рабочих” по домам распустили, не только нас.

– Не смешно, рыжий. Они, между прочим, тоже умирают. И ты это видишь почти каждый день. И я не знаю, что это такое на тебя нашло?…

– Да ничего, – просто ответил Лин. – Это я так… ляпнул… простите. Я подумал, что они… ну, словом… я про то…

– Хватит, рыжий, – сказал Пятый, поднимая руки, – поговорили. Валентина Николаевна, как там, на воле? Погода, люди, Москва… вы бы рассказали, а то я от Лина слышу только то, что касается его персоны – он тоже в городе толком-то и не был. Не считая, конечно, отделения милиции…

– Да что там может быть нового?… – Валентина задумалась. Ей и невдомёк было, что на самом деле хочет узнать Пятый. Его мало интересовали цены на рынках, его не занимали вечные очереди за дефицитом, его не развлекали сплетни и склоки… Нет, вовсе нет. Как бы было хорошо, если бы хоть кто-нибудь сумел рассказать о том, какого цвета стал лёд на Москве-реке. Тает ли снег под окнами, когда светит солнце, или земля ещё слишком холодна для этого?… Он ещё давным-давно приучил себя замечать подобные вещи и радовался им гораздо больше, чем, к примеру, лишнему куску хлеба. Это было то, что он на самом деле любил, к чему стремился во время побегов. Да разве же могла Валентина заметить, как изменилось с весной положение веток на старом тополе, что стоял возле той злосчастной булочной, в которую шёл Лин? Зачем ей это? Она видит жизнь постоянно, поэтому почти не обращает на неё внимания. Не досуг, да и к чему? Куда это всё может деться?… Для неё это правильно. Но вот для него… ведь это важно, всё очень важно – и ручейки талого снега, и мокрые унылые крыши, и небо над головой… А как красиво летают птицы! На них же можно смотреть часами, почти не отрываясь. Иной не заметит, другой, к примеру, мама ребёнку, может сказать:

– Смотри, птичка полетела… – а потом, почти без перехода: – гляди, троллейбус поехал…