Лена провела Пятого в комнату и помогла ему лечь, а сама бросилась к телефону, одновременно стараясь не выпускать его из поля зрения. Он страшно побледнел, губы стали совсем синими. Когда Лена тащила его к двери. Она обратила внимание на то, что руки его холодны, как металлические перила лестницы, которые он так не хотел отпускать.
– Кому ты… звонишь?… – голос Пятого прерывался.
– Валентине, – откликнулась Лена, – полежи пока, она сейчас приедет…
– Лена… не надо… у неё гости… не трепи ей нервы… у меня всё и так пройдет… я только отдохну… всё нормально…
– Валентина Николаевна! – от волнения и переживаний Ленин голос дрожал, она с трудом сдерживала слёзы. – С Пятым плохо!… сердце… нет, он в сознании…
– Лена, не морочь мне голову, – спокойно говорила Валентина, – не устраивай трагедий. Что у тебя дома есть из лекарств?
– Мало совсем… ну, нитроглицерин… корвалол…
– Прежде всего, просто помоги ему согреться. Положи его на правый бок, получше укрой, если есть грелка – то к ногам грелку. Горчичники есть?
– Да…
– На область сердца поставь, как учили. Любое обезболивающее пусть примет, хоть анальгин, хоть аспирин, что найдешь. Пока ищешь лекарства, дай ему трубку, я с ним поговорю, успокою немножко. И ты не переживай, всё будет хорошо, он быстро отходит, я-то знаю. Сколько раз такое бывало, я уж со счета сбилась. Сознание не терял?
– Нет, но…
– Тогда всё в полном порядке, и не стоит так переживать. Дай ему трубку… Пятый?
– Да… я же просил её не звонить вам… всё нормально, Валентина Николаевна, просто Лена…
– Ты мне лучше скажи, – перебила его Валентина, – судя по ощущениям – сам справишься? Или мне приехать? Только честно.
– Я же сказал – всё нормально… Немного прихватило, но уже отпускает… только в первый момент было по-настоящему больно, а сейчас… слабость, а так…
– Лене трубку дай, слышишь? Ленок? Ну что, нашла?
– Да… давайте я вам попозже позвоню, хорошо? Сейчас горчичники поставлю, и нитроглицерин ему дам.
– И чаю горячего с сахаром. Кстати, постарайся зазря к нему не лезть, он устал, перенервничал, дай ему отдохнуть. Спроси, спать он хочет?… Что говорит – ещё спрашиваете? С этаким сарказмом в голосе? Ой, был бы там сейчас Лин, Пятому влетело бы за этот сарказм по первое число…
– А почему? – удивилась Лена.
– Лин считает, что только он имеет право острить, все остальные должны слушать и созерцать, как он это делает. Пока, Ленок. Звони, если что…
Лена повесила трубку и повернулась к Пятому. Он лежал на боку, тяжело дыша, но поза его уже перестала быть столь напряженной и вынужденной, как раньше. Боль оставила его. Лена набросила на него одеяло, поправила подушку и пошла на кухню за лекарствами. Вернувшись, она подумала, что он мог заснуть и поэтому решила проверить – не уснул ли? Будить Пятого ей было жалко. Она присела на краешек кровати и тихонько позвала:
– Пятый! Ты как, спишь?
– Что?… – неуверенно прошептал он. – А, нет… нет, Лена, не сплю… извини, просто я немного не в форме. Жить, двигаться, дышать – это всё-таки нагрузка…
Лена улыбнулась.
– Горчичники ставить будем? – спросила она. – Если ты устал, то тогда можно и без этого обойтись…
– Раз Валентина приказала поставить, то давай. – Пятый со вздохом сел на кровати, придерживая одеяло, начавшее было сползать на пол. – Она потребует подробный отчет о том, что здесь было, и поинтересуется, как выполнялись её указания.
– Ты серьезно? – удивилась Лена. – Вот прямо так и спросит?
– А то. Пойдем на кухню, что ли…
– Лежи, я всё принесу.
Пятый снова лег. Он выглядел так, словно вынырнул на поверхность воды в тот момент, когда воздуха в легких уже не оставалось – страшно бледный, с немного шалыми глазами, в которых, помимо перенесенной недавно боли читалось облегчение, с растрепанными длинными волосами, разметавшимися по подушке и влажными на лбу от выступившей испарины. Фланелевая рубашка, в которую он был одет, была расстегнута, задралась, а воротник съехал на сторону.
– Прости, что я напугал тебя, Лена, – попросил он, – я не хотел, видит Бог. Но такие вещи происходят всегда помимо нашей воли…
– Не говори ерунды, – Лена поставила на столик рядом с кроватью блюдечко с теплой водой и положила в него горчичник, – снимай рубашку и поворачивайся на бок. Ой, погоди! Нитроглицерин под язык положи, пока мы с тобой про это совсем не забыли…
Пятый сносил всё процедуры молча, стал вялым, пассивным, Лене казалось, что он вот-вот заснет. Но Пятый и не думал спать, он, как только Лена сняла ему горчичники, отправился на кухню заваривать чай и помогать ей с посудой и ужином. После еды его немного сморило, он сидел за столом и курил найденную в кармане рубашки сигарету, наблюдая за Леной.
– О чем грустишь, Пятый? – Лена, домывавшая последнюю тарелку, стояла в пол-оборота к нему и вытирала тыльной стороной ладони лоб.