Пятый проснулся около семи утра. Несколько минут он лежа неподвижно, приходя в себя. Он вспомнил вчерашний день и вечер. И Лену. Он открыл глаза. В комнате горела оставленная лампа, сквозь узкую щель между плотно задернутых штор видны были струи холодного октябрьского дождя. Мокрый бурый лист на секунду присел на стекло и исчез, смытый водой. “Ну, признайся себе, – подумал он с ожесточением, – признайся, идиот. Ведь она и есть та самая, которая… правда? Я же никому здесь не верил раньше… а ей… У Лина была Жанна, у меня тогда никого не было. А сейчас я, наконец, нашел… и для чего? Чтобы потерять. Со мной по-другому не бывает. Ладно, черт с этим всем! Главное, не дать ей понять того, что осознал я. Не хочу делать никого несчастным. Ни себя, ни, тем более, её. А я… может, это и к лучшему. Всё, пора вставать, и так я сплю возмутительно долго”.
Он легко вскочил с кровати, потянулся, хрустнув суставами и, тихо ступая, прошел на кухню. Лена ещё спала, положив маленький кулачек под щеку. Пятый несколько секунд смотрел на неё пристальным, долгим взглядом. Словно старался запомнить всё – и черты полудетского лица, и мягкие русые волосы, рассыпавшиеся по подушке, и милую фигурку, спрятанную под одеялом. Затем он вернулся в комнату, быстро оделся и, не утруждая себя поисками ключей, вышел из квартиры, не захлопнув, а лишь притворив дверь.
…Лена проснулась от какого-то очень вкусного запаха. Первое, что она увидела, открыв глаза – это Пятого, стоящего у плиты в её фартуке и что-то тихо напевающего себе под нос.
– Ты чего там делаешь? – голос Лены был ещё хриплым после сна.
– Привет! Я тут кое-что по мелочи… соображал. Ага! Теперь нормально…
– А чем это пахнет? – недоуменно спросила Лена. Пахло и впрямь очень приятно, чем-то томатным, острым и пряным.
– В ваших широтах это не практикуется. Бурито, – объяснил Пятый, – а в наших иногда практикуется. Потом у Лина спроси, как мы эту штуку учились готовить. Услышишь незабываемый рассказ, обещаю.
– А ты сам рассказать не хочешь?
– Могу. Только, боюсь, я не умею это делать так, как Лин. Кстати, первым начал проводить гастрономические эксперименты именно он, я подключился позже.
– А расскажи мне, с чего всё начиналось, – попросила Лена, – а то я совсем ничего про вас не знаю…
– Всё началось с того, что Лин был голоден. Его тогдашняя пассия отказалась готовить по той простой причине, что Лин непрестанно поносил её стряпню, наивно пологая, что тем самым делает девушке комплимент. Девушка так не считала, хотя к рыжему относилась хорошо. И вот, в один прекрасный день мы с Лином оказались в своей столовой, в которой не было и намека на что бы то ни было съедобное. Поначалу рыжий громко и выразительно ругался, потом примолк и спросил меня: “Кстати, что ты там говорил о том, что не худо бы попробовать готовить самостоятельно?”.
– А что ты ответил?
– Я ответил, что если он хочет, то пусть сам это и делает, а посижу в уголке и посмотрю, получиться ли у него что-нибудь. – Пятый снял фартук и поставил на стол тарелку с аппетитно пахнущей снедью.
– И что? – Лена с некоторой опаской взяла с тарелки остро пахнущую то ли булочку, то ли блинчик, она толком не поняла, и поднесла ко рту.
– Осторожно, начинка горячая, – предупредил Пятый, – а было вначале ну очень много дыма. И очень много нецензурщины. Лин сжег всё, что было положено в кастрюлю. Жанна, девушка Лина, как раз в это время решила сменить гнев на милость и пришла к нам в столовую. Можешь себе представить её реакцию?
– С трудом, – призналась Лена, – я бы, наверное, стала ругаться…
– Она тоже, – Пятый вздохнул, – ругаться – это ещё мягко сказано. Она и преподала нам первый урок кулинарного искусства. Кстати, как тебе бурито?
– В жизни ничего подобного не пробовала, – честно призналась Лена, – я и не думала, что из простой фасоли…
– Я тоже не думал. Но отец Жанны – по происхождению, кажется, итальянец, оттуда и эта любовь к острому. А Жанна была совершенно не похожа на итальянку – блондинка, светлые глаза. Лин был от неё без ума, – добавил он задумчиво.
– Почему – был? – осторожно спросила Лена.
– Потому, что мы уже никогда не вернемся домой. – Пятый тряхнул головой, отгоняя тоскливые мысли. – Не будем об этом, хорошо? Не хочется портить настроение.
Позавтракав, они решили ехать в больницу, навестить Лина. Но прежде Лена созвонилась с Валентиной – ей необходимо было узнать, позволит ли та ехать Пятому. Валентина дала добро и Пятый с Леной, быстро закончив собирать нехитрые гостинцы для рыжего, отбыли. По дороге Лена заметила, что от утреннего воодушевления Пятого не осталось и следа. Он опять стал, по своему обыкновению, задумчив и печален.
– Пятый, в чём дело? – поинтересовалась Лена. – Что случилось?
– Понимаешь, Лин… он сейчас будет очень переживать из-за вчерашнего. А я вообще не хотел бы, чтобы подобное происходило. Лин – человек веселый и добрый, гораздо добрее меня. И когда у него происходят подобные срывы мне становиться по-настоящему страшно за него. Мне начинает казаться, что…