Еще до Троицы мотовиловские мужики выехали в поле на подъём пара. Земля у одворицы пахалась сравнительно легко, тем более сюда навоз со дворов вывозили, а за большой дорогой пахалось трудно. Стоящие солнечно-яркие дни иссушили землю, да и к тому же пасшаяся скотина вдобавок еще и утоптала землю, сделала ее трудно поддающейся пахоте. В этот день Василий Ефимович с Ванькой на своем Сером, запряженном в кибитку, ехали пахать свои загоны вдали поля, почти у самой Михайловки. Выехав из села, дорога пошла на развилку, влево на гору к колодезю, а вправо — на Михайловку. Они поехали по Михайловской дороге. Вдруг откуда ни возьмись, сверху под телегу метнулся жаворонок, Василий Ефимович, остановив лошадь, заинтересованно заглянул под телегу. Около колеса, у самых лошадиных ног, притаясь, дрожа всем своим крохотным тельцем, прижался к земле жаворонок. Спасаясь от разбойника-ястреба, он, пренебрегая боязнью перед человеком, видимо уразумев, решил броситься под защиту человека. Видимо, его рассудок пришел к выводу: человек может пощадить, а от смертельного врага-ястреба пощады не жди. От беспощадно палящего солнца в поле жара и зной. Плуг то и дело выскакивает из жёсткой земли, едва бороздит засохшую землю. Над головой заплатанное редкими облачками небо и заливистое пение жаворонков, а внизу нестерпимая духота и зной. «Эх, вот стоит жарища, а на дорогах пылища!» — возвестил отец Ваньке, изнемогая от пота, легким движением руки стряхивая с себя и сдувая с картуза насевшую седоватую пыль. А вверху, в ясно-синем небе пышной ватой громоздятся кучевые облака, по земле еле-еле передвигаясь, плывут тени от них, дающие на минуту перевздохнуть изнывающим от жары пахарям… Наконец-то от Ломовки замолодило. За каких-то полчаса времени облака собрались в тучу, на землю выпал сильный, зернистый дождь. Отец с Ванькой живо забрались в свою кибитку. «Дождик-то как из ведра хлещет, а нам в своем балагане хоть бы что!» — самодовольно проговорил отец, стряхивая с себя грязные потеки, образовавшиеся на рубахе, пока он во время дождя с плугом подъезжал к телеге. На другой день отец послал Ваньку в поле пахать одного, накануне указав загон, который упирался концом в большое болото Ендовин. Ничем не защищенный от капризов погоды (пахать он приехал без телеги, верхом с одним плугом) пахая Ванька сначала испытывал на себе нестерпимую жару, а к обеду снова, как вчера настиг его дождь. Серый преднамеренно подставил навстречь дождю зад, низко опустив голову, спасая ее от хлынувшего как из ведра дождя. Ванька же залез под лошадиное брюхо и там пережидал ливень. Грязные потоки с лошади, под ее пузом, назойливо стекали за шиворот Ваньке, от чего он зябко ежился и переползал с места на место, ища более безопасное место, но его не было. Везде надоедливо колкие, пахнувшие лошадиным потом потеки и липкая грязь. Мгновенно скользнула молния, тут же хряснул гром, заставивший Ваньку набожно перекреститься. После дождя снова все поле залило светом солнышко, от земли пошла сизая испарина. Земля отпыхла, стала мягкой, легко податлива плугу. Слышит Ванька, как меж собой, переговариваются мужики, пахавшие поблизости:
— Ну, как, Семион, после дождя-то пашня-то?
— Не пашня, а малина! — весело отозвался тот.