История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.)

– Да тот самый загон, почти у самой Баусихи. Поезжай завтра и вспаши его. Тебе на нем почти на весь день хватит! А мы с Минькой за это время баню подремонтируем. Крышу перекроем, а то протекает, а после завтра с Ванькой поедем и тот загон льном засеем! – заключил разговор о пашне отдаленного загона отец. – Ты Саньк, нынче вечером до полночи-то не шлендай! Утром рано разбужу! – предупредительно напомнил отец Саньке. Но Санька, влекомый весенним приступом любви, после ужина, вышел на улицу прогуляться без кепки, пиджак в накидку, при галстуке (эмблема культурности), в новеньких брюках на выпуску, на ногах коробочные, хромовые ботинки, а в руках гармонь. В вечернем полумраке, таинственно блеснув, в руках у Саньки, гармонь призывно заиграла заученную им любимую песнь «Златые горы». Заслышав санькино наигрывание, Наташка Статникова, торопко вылезши из-за стола, поспешно выпорхнула на улицу, и скрываясь вечерним сумраком двинулась по дороге навстречу Саньке. В тягучей вечерней темноте, они «нечаянно» взаимно столкнулись.

– Эх ты меня и напугал! Прямо без души сделал! Душа в пятки ушла! – тихо улыбаясь и взволнованно громко дыша, проговорила Наташка.

– А ну-ка, я пошарю! Правда, что-ли, что душа у тебя не на месте, – усмехаясь отозвался Санька. И он рукой коснулся того места где должно быть ее сердце. Она его руку от груди не отвела, а только сдержанно усмехнулась, но своей рукой придержала его руку, ограничив ее действие, как бы эта рука не позволила забраться туда, куда не позволительно… Санька, жених культурный, и при всем, в селе авторитетной, знатный и у людей в чести.

Но и Наташка девка собой не плоха. Диковинно приятная лицом. Она ни то что бы отменная красавица, но ее лицо приглядчиво и станом она постатная, в ее фигуре все пропорционально гармонирует и соблазнительно привлекает к себе любого парня. Вообще она девка смазлива и круглоличка! Даже посторонние бабы, восхваляли Наташку, ее матери Авдотье, говоря: «У вас Наташка-то, совсем, стала на невесту похожа. Груди выросли, задница соблазнительно, для парней, оттопырилась», – с многозначительными усмешками наговаривали Авдотье бабы. «Да, как-никак, а Наташенька у нас выгулилась и совсем поспела. Если женишок какой, присватается – как не отдашь! Еей уже семнадцатый годик пошел!» – жеманно улыбаясь высказалась о своей доченьке Авдотья.

А лелеяла Авдотья свою доченьку, как нежный цветок: «А ты поди-ка Наташеньк, поспи моя барынька, иди понежейся. Набирай в себе силушки, да будущему жениху ласки накапливай!» – говаривала жалливая мать своей доченьке. Наташка и выгулялась, досрочно созрела как яблоко, на пышной унавоженной яблоне. А тем временем, между Санькой и Наташкой завязывался взаимно любящий разговор:

– Давай, заведем с тобой тесное знакомство! – с робостью в голосе проговорил Санька

– Давай! – едва слышно, тихо ответила она.

– Я тебя, давно узрил и ты мне понравилась! – давясь сухой спазмой, невольно, вырвались слова у Саньки.

– И я тебя давно заприметила нервно дыша ответила она, желано улыбаясь в темноту весеннего вечера…

Еще, во время святок, Наташка, целыми днями, кропотливо и старательно карпела над рукодельем – на подарок, Саньке она вышивала платочек. Нитками разных цветов, она разукрасила замысловатым орнаментом, а по углам платочка художественно вывела, 4 загадочные буквы: «КЛТД», а рядом с ними, к центру платка, поместилось еще 4 буквы: «АВС-Н». Все эти восемь букв, Санька расшифровал не сразу. Она ему подсказала, а когда он понял значение букв, то весело рассмеялся от наплыва радости и надежды. В порыве яростного порыва, он судорожно привлек ее к себе и несколько нагнувшись трепетно приложился губами к ее губам. Для первости в знакомстве, они долго бродили по улицам села, разговаривали. Большинство говорил Санька, а она слушала. Философствуя, Санька говорил о звездах, о планетах, употреблял, иногда, научные слова, а она слушая, изредка блаженно улыбалась.

В огороде Статниковых, скамеечка, на ней-то и присели они несколько уставшие от ходьбы, Под развесистой, цветущей черемухой, они сидели и вполголоса любезно разговаривали. Наташкина мать, снедаемая любопытством и подмываемая тревогой, тайком подкралась, спрятавшись в густом малиннике не шевелясь, притаившись прислушиваясь к их задушевным разговорам. От взбудораженной пыли, у Авдотьи щекотило в носу, она пальцами туго перехватив переносицу еле сдерживала предательский чих: боялась как бы чиханием не спугнуть влюбленную пару. Шебутясь в темноте, Авдотья, незаметно удалилась с огорода. Прилегши на постель к мужу, Емельяну, человеку по натуре своей, тихому и безразличному, она шептала ему в полусонное ухо: «Я заметила Наташенька с женишком прогоркнули в огород. Я, да туда с подгляванием! Гляжу, а они в обнимку сидят и ногами побалтывают! Сидят, любезничают, природой любуются!» «Ну и пусть сидят!» – только и мог сказать совсем засыпающий Емельян.