История села Мотовилово. Тетрадь 15. Колхоз

Безалаберный Василия Григорьевича сын Федька, не чувствуя беды, которая нависла над головой отца, или злорадствуя от неё, свою ухарскую расточительную жизнь продолжал по-прежнему. Иногда заинтересованно даже спрашивали его:

— Ты что, Федьк, не женишься?

А он, самодовольно улыбаясь, беспечно отвечал:

— А зачем я буду жениться, когда почти каждая девка и так моя? Стоит мне вечерком только пригласить на гулянье любую девку, как она мне: пожалыста! — жмурясь, как кот на мясо, беззаботно отвечал Федька, бахвалясь своими любовными успехами среди девок села.

Женить Федьку, чтобы он в жизни примкнул к какому-нибудь берегу, очень хотелось его матери, она в беседе с бабами даже уже заводила разговор об этом вплотную:

— Мы с отцом свово Федьку женить надумали, а он как жеребенок на дыбы! Да на нас окрысился как бес: «Катитесь, — грит, — от меня к ядрёной матери, что привязались, как банный лист к ж…е!» — так бессовестно и выругался перед нами с отцом! — жаловалась она перед любопытными бабами.

А у Федьки в отсутствие отца созрел свой план: случайно наткнувшись на алфавитную книжку, в которой отец вёл свою бухгалтерию, записывая, кому он должен, и кто ему должен. Взяв эту книжку, Федька стал обходить должников, вымогая у них деньги, расточительно для отца, переправляя при должнике сумму долга. Таким жульническим способом Федька по селу набрал немалую сумму, и плюс к этому, выкрал у отца три десятирублёвые золотые монеты, тайно покинув свою родную семью, дом и село, пыхнул в Астрахань к своему родному дяде Якову. Своё сокровище «Бульдог», которое он когда-то купил у Яшки Дуранова, перед отъездом до особого времени Федька спрятал в дупло липы, растущей у них сбоку дома.

Проруби. Твёрдое задание. Раскулачивание

При ведении своего хозяйства у Василия Ефимовича были свои расчёты и суждения: «Денежки без дела летят, а толку мало! Истратим последние денежки, а где больше их возьмём? Заработков у нас нету! Минька отделился, Саньку чёрт унёс в Томск, Ванька в ученье попёрся, а Васька, Володька с Никишкой ещё малы!» — с болью на душе высказывался он. И чтобы иметь какой-то денежный доход, он нанялся от общества чистить проруби, а их в селе по озеру восемь и плюс большая — платьевая.

Стоит зима, давит землю стужа, крепким обручем сковал мороз воду на озере, образовав толстенный лёд. Днями и ранними утрами, когда люди ещё спят, а Василий Ефимович, вооружившись топором на длиннющем топорище и саком для выловки ледней из проруби, уже трудливо хлопочет около прорубей, обкалывая и обтёсывая края их от намёрзшего за ночь льда, чтобы к раннему приходу баб с вёдрами за водой, всё было чисто и доступно для воды. Чистя проруби, он немало натуженно трудился, выволакивая из прорубей на берег громадные льдины и вылавливая саком ледяную окрошь. Вместе с потливым трудом, он немало принял на себя и давящей силы мороза, приходя домой весь заиндевелый, с намёрзшими на усах сосульками. В первых числах марта зима сдала, повсеместно наступила оттепель. Василий Ефимович, из-за тёплого времени имея возможность отдохнуть от прорубей (их уже не сковывали морозы), отсиживался дома. К нему в дом гостем для беседы навестился Иван Трынков.

— Ты, Иван Васильич, когда думаешь собирать картошку-то за сторожье церкви? — спросил Василий Ефимович Трынкова.

— Да как-нибудь соберусь, всё времени не хватает, — равнодушно ответил Иван, не собиравший с жителей села за свой труд уже года за два, хотя времени у него для этого было более чем предостаточно. — Да ведь, вот голова, Василий Ефимович, у меня своя-то картошка, что я осенью-то нарыл, вся перемёрзла в яме. Я полез в яму-то, чтобы проверить её состояние, а она под ногами-то шумит, как голыши, а теперь в тепло-то оттаяла и сделалась вся дрыжжом: в руке пожмёшь картошку-то, а из неё как из спрынцовки вода сикает! — невозмутимо о потере добра с улыбкой оповестил Василия о своей перемёрзшей в яме картошке Иван.

— А ты бы поскорее перебирал её в яме-то! — порекомендовал Василий Ивану.

— Нет уж, видно: что с возу упало, то пропало. После драки кулаками не машут! — с безразличием к добру отозвался Иван.

— Садись с нами чаёвничать! — пригласил Василий Ефимович Ивана за стол чай пить.

— Нет, спасибо, не хочу! — отказался Иван.

— А ты садись-ка, нечего стесняться-то: чай с мёдом и кренделями! — нахваливал настолье Василий.

— О, тогда разве чашечку, давайте за компанию выпью! Дело в народе-то бается: где кисель, тут я и присел! — под шутливую пословицу присел к столу Иван.

— У нас в семье укоренилась какая-то безалаберщина, и не поймёшь, кто чего куролесит: Колька с Гришкой постоянно дерутся меж собой, бегают друг за дружкой, сломя голову, то Колька от боли орёт, а Гришка от удовольствия хохочет, то Колька, наслаждаясь болью Гришки заливается, смеётся, а Гришка, прыгая на одной ноге, ревёт от боли.

Савельевы-ребятишки, сидевшие за чаем, весело, поджав животы, рассмеялись.