История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.)

— А потому, — отвечал счетовод, — когда была ожереблена, то была ростом очень маленькой, мы её назвали «Малышкой», а когда стала вырастать к хомутовой поре, выдула с колокольню, так что верхом на неё без лестницы не залезешь! Мы её перестали называть «Малышкой», а прозвали «Лестницей». Хотя и «Голиаф» — лошадь огромного роста, а всё же пониже «Лестницы». А вот мерин «Вагон» — лошадь неимоверной длины, как «пульман». «Верблюд» — имеет непомерно высокую холку, как горб у верблюда, и верховая езда на нём одно мученье, всю ж… изотрёшь и три дня раскорякой ходишь! Мерин «Упрямый» — в работе упрямится: встанет в борозде или в воде и, блаженствуя, ногами бурлит воду, одним словом, с норовом. «Пягинай» — при надевании на него хомут, назад пятится, иногда на немалую дистанцию. «Лягач» — имеет обыкновение лягаться задними ногами вскидывает, между передними у него хоть ребёнок проходи, не тронет, а к задним ничем лучше не прикасайся — лягнёт сразу обеими наотмашь! «Вятель» — вялый, как тюлень, едва его скопытишь, когда обротав, вздумаешь повести из стойла, ни один оборванный повод на его вялого счёту. «Громобой» — огромного роста, карий мерин, когда игогочет, как гром гремит. «Трактор» — неимоверной силы, гнедой масти мерин, ему любой воз нипочём! «Галоп» — выложенный жеребец, бегать рысью не может, с места берёт в галоп. «Буран» — ожереблён в такую непогодь, буранило — свету божьего не видать! «Осёл» — прозван за большие уши, как у осла. «Норовистый» — меренок с норовом, вздумает — любой воз повезёт, не вздумает — с малым возом остановится, и хоть весь кнут об него изхмыщи, с места не тронется! «Трезвон» — на свет появился, когда на колокольне трезвонили. «Орёл» — жеребец-производитель. «Оглобля» — кобыла из оглобель не вылезает, и устали не знает на ней, и днём и ночью ездят — безотказная лошадь. И опять же насчёт «Вертехи», при запряжке не постоит спокойно, так и просится в путь и только рысью бежит сломя голову, седоки только держись, а то из телеги вылетишь или шапку обронишь. Расписывая достоинства и пороки колхозных лошадей перед работниками райколхоз-управления, счетовод надолго задерживался в разговоре с ними, его хвалили за постановку такого идеального учёта, а на совещаниях ставили в пример другим счетоводам, которые отвечали за аналогичный учёт в других колхозах. А однажды его даже премировали, выдали ему уздечку и именную плётку, которая очень понравилась председателю колхоза, который впоследствии вызудил эту плётку у счетовода. Наведение подробнейшего учёта в колхозе на всякий мелкий инвентарь и в животноводстве, некоторых удовлетворял и радовал, а узнал об этом Фёдор Крестьянинов, высказался: «Нет смысла отыскивать пустых голов, их у нас хоть отбавляй и так!»

Премия за ударный труд. Нахлебники. «Господин Балакин»

Вошедшие в колхоз почти все хозяйства села, а с ними и подавляющее большинство жителей, в колхозе за работу взялись рьяно и со всем рвением. Вначале за вложенный труд людям трудодни начислялись подённо: день отработал — начислялся трудодень. Но такая система оплаты колхозникам не удовлетворяла руководителей. Работая в поле сообща, т. е. скопом, за спины истинных тружеников прятались лодыри, а получали поровну. И поэтому в оплату труда решили ввести сдельщину, которая оказалась не в нос лодырям.

— Сдельщина эта, что старинная барщина! — протестовали они.

Но, не смотря на недовольство лёгких в работе людей, сдельщина устойчиво укреплялась в деле — за хорошую ударную работу, колхозники всячески поощрялись правлением колхоза, от выдачи премии в виде чугунов или конных вёдер, вплоть до помещения фотографии в газете. Работая в поле на жнитве ржи, бабы работали по-ударному: в поле выходили с восходом солнца, обедали только час, отдыхая только в самую мучительную жару. Время обеда и окончание работы определяли, измеряя на земле свою тень лаптями: четыре лаптя — обед, семь лаптей — вечер, кончай работу!

— Бабы! Вам за прошлую-то неделю жнитва, чего в премию-то дали? — спросила Дунька Захарова баб, измеряя свою тень лаптями, страстно желая, чтоб в удлинённой к вечеру тени было не меньше семи лаптей, чтоб заканчивая работу, идти домой.

— Мне чугун за рупь двадцать, а то картошку не в чем было варить, старый-то прохудился, свищ образовался, палец пролезет, — отозвалась колхозница Марья.

— А меня ведром конным премировали, а то не в чем было вынести корове попить, — высказалась её подруга Анна.

— А тебе Дуньк, чего?

— А меня сфотографировали и мою образину в районной газете поместили! И на доске почёта мою образину выставили! — с недовольством ответила Дунька.

— Эт тебя значит, через газетку продёрнули? — осведомилась Марья.

— Да, мне всех хуже досталось! Я на чугун завидую, у нас тоже прохудился, — отозвалась Дунька.

— А что, разве плохо твоё лицо в газетке-то красоваться будет? Всяк им полюбуется! — с явной подковыркой заметила Анна.