История села Мотовилово. Тетрадь 5

А столпившиеся вокруг полупьяные мужики и парни, покачиваясь во хмелю, на морозе греясь, обоюдно толкая друг друга в бока, задорно балагуря и усмехаясь, подзадоривали расходившихся вовсю Мишку и Митьку:

– А вы вместо ругани-то подеритесь «по-любе».

Подзадоренные этим, они вцепились друг в друга и начали волтузиться, приминая снег.

– Ты чего с ним так долго валандаешься, клади его на обе лопатки и дело с концом! – неизвестно кого подзадоривал Николай Ершов, стоявший тут же только поодаль.

– А ты его лаптёй, лаптёй под дыхлы-то, – подтравляли мужики.

Митька, изловчившись, ударил Мишку кулаком в грудь, тот с копылков долой упал на снег, закорчился от боли. Митька поддал ему пинка.

– Ты что же так дерешься «по-любе»! А поддал под вздохи лежачему, ты рази не знаешь правила, лежачего не бьют! – стал урезонивать Митьку Ванька Федотов. – Так не пойдёт, это не по-товарищески, – и в знак наказания так саданул Митьке по щеке, что тот выхаркнул на снег сгусток крови. И тут разразился кулачный бой. Мужики и парни охотно вступили в драку: кто-то за Митьку, кто за Ваньку. Издали виднелись беспорядочные взмахи рук.

Михаил Федотов, стоя около своего дома и заметив около пивной драку, как его брат Ванька машет кулаками, тоже ринулся туда и с разбегу, не разобравшись в том, кого же надобно бить, втиснулсая в толпу. Вломившись в неразбериху переплетенных в драке человеческих тел и махая руками, как мельница крыльями, он начал угощать своими пятифунтовыми кулаками кого попало, нанося удары и направо, и налево. Недаром Михаил на военной службе в строю крайним стоял на правом фланге. Стоя подальше от драки, Ершов Николай, дрожа всем телом, от задора вступить тоже в бой. Едва удерживаясь на месте, он судорожно подсучивал рукава и, наплёвывая в кулаки, держа их наизготовку, ни к кому не обращаясь, промолвил:

– Я сейчас кого-нибудь успокою!

– А ты, Николай, топай, топай, лаптем, лаптем отсюдова, пока тебе харю-то не намылили. Не хочешь крупным шагом дорогу отсюда отмеривать, так будешь мелкой рысцой удирать, улепетывать! Что ты кулаками-то турсучишь и локтями-то, как паровоз дышлом, поводишь, или завидно и бока у тебя чешутся? Поди, сунься, живо бока-то намоют, – предупредительно урезонивал его стоявший тут и не вступающий в драку, а только наблюдающий за ней Терентий Терешин.

– Ни хрена приподобного! – ерихонился, петушился Николай. – Я не из робкого десятка, и сам могу кого хочешь угостить, что кровью умоются! Вот они, мои кормилицы, – выставил вперед и пробуя на прочность свои кулаки.

– Ну, так поди, если завидно, тут тебе взвесют бесплатно!

А толпа охала и выла.

– Убегай, Миколай, как бы тебе тут не вложили!

– Я сам гляжу, кому бы ввалить!

А Николаю это не понялось, предупреждение пошло ему не в разум. Не послушав советов, Николай с прижатыми к груди приготовленными к бою кулаками втиснулся в толпу дерущихся и, не успев нанести никому удара, не больше как через минуту не вышел и не выскочил из этого клубка мужичьих тел, а на карачках выполз меж чьих-то раскоряченных ног.

– Ну, что, я баил. Уму–разуму вложили! – сказал Терентий.

Николай деловито и молча обтёр свое обкровавленное лицо, без возмущения и угроз стал отплёвываться, разукрашивая приближенный от него снег. Не утолив свой азарт в драке, он молчаливо побрел домой. А когда драка, утратив свой пыл и азарт, сама по себе окончилась (ведь петухи и то когда-нибудь да прекращают бой), люди, остепенившись, стали мало-помалу расходиться, а победители остались тут, словесно разбирая исход драки.

Михаила Федотова из любопытства спросил Терентий:

– Ты не знаешь, кто это из вас Николая Ершова угостил? Он пошёл, весь разукрашен кровью!

– А я гляжу, появилось в драке чье-то свеженькое лицо, и поднёс ему для храбрости, – самодовольно изрёк Михаил, – сжал потуже свой кулак и хлысть по этой свеженькой роже. А это, видно, Николай Ершов подвернулся?!

– Ну, да, он.

– А ты поди, догони его, да извинись, ведь ни за что, ни про что он получил это, – весело смеясь, добавил Терентий.

– А на хрен он мне нужен, в чужие сани не впрягался бы! Не совался бы в такой кутерьме, в обмешулках словить недолго! – заключил Михаил.

– Драться, так драться, подвыпившие мужики уёма не знают.