История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.)

– Глядите за скотиной! Близко к копнам не допускайте, чтоб копны не повредили, а сам ушёл в село по своим личным делам. Пастушата, от безделья и скуки, решили побаловаться огнём, они подожгли жниву на корню и дурашливо стали кубарем кататься по ней, наблюдать как она горит. К несчастью, ветерок потягивал на копны. Жнива быстро разгорелась на большой площади поля. Перепуганные ребята принялись тушить стерню, но было поздно и не подсильно им стало справиться с огнём. Огонь добрался до копен, сбежался народ со всего села, но значительное количество хлеба в снопах сгорело. Плоды народного упорного труда пропали даром. Некоторые люди, свои погоревшие, почерневшие от дыма снопы свозили на тока, обмолачивали. Зерно отвозили на мельницу, пекли хлебы и ели его, но он был неприятен на вкус: пах дымом и горелостью, напоминая о случившемся горе.

Минька, Санька. Шаловливые дедки. Сумка

Послали Савельевы Миньку с Санькой в поле на свой загон, картофельную ботву сжать – с тем расчётом, что высохшую ботву на корм скоту употребить, а без ботвы, картошку будет легче рыть.

– Ты Миньк, будь там за старшего! – назидательно напутствовал и наказывал сыновьям Василий Ефимович, отправляя в поле. Минька с Санькой, взяв на плечи серпы, отправились, куда их послали. К обеду, братья, домой возвратились не в духах: один со слезами, другой с виновато поникшей головой. Минька в рубахе, а Санька нагишом: в портках, но без рубахи.

– В чём дело!? – строго спросил их отец, предчувствуя, что-то недоброе.

Санька, всхлипывая повернулся к отцу спиной. Отец тут же узнал причину Санькиных слёз и смущённого вида Миньки. Из раны в спине у Саньки против правой лопатки, из серповой раны, сочилась алая кровь. Отец яростно вспыхнул, живчик на его лице у самого глаза грозно заиграли, не предвещая ничего хорошего, но он сдержал свой гнев. Прищурив на мгновенье один глаз, взял себя в руки.

Отец бить Миньку не стал, или из-за того, что он больше любил первенца, черноватого как сам, или из-за того, что еще не уяснил причину драки, а ведь Миньку он послал за распорядителя как старшего. Отец решил только назидательно пожурить, посовестить Миньку:

– Ты, что же это, на своего родного брата руку поднял!? Как Каин на Авеля и родную кровь пустил, – строго впившись взором в глаза Миньки. – Вишь как парня-то изувечил! Погляди-ка, кровь-то еще не унялась, на землю капает, а чья это кровь!? – повышая интонацию голоса, сурово спросил Миньку отец. – Она, его, твоя и моя!!!!

На выкрики отца, из избы выбежала встревоженная мать. Увидя кровь на спине сына она заголосила. Василий Ефимович, грозным взглядом заставил её замолчать.

– За что ты его? – болезненно охая и торопко мигая, сгоняя с глаз слёзы, простонала она, спрашивая Миньку.

– Я сказал: «давай дожнём до конца загона и отдохнём», а он изленился, лёг, растянулся на борозде и не хочет жать. Я ему приказывал, а он не подчинился. Папа-то меня послал старшим, вот и разодрались. Он мне больно стукнул в грудь, а я не вытерпел, вот и… – всячески старался оправдать себя Минька.

– Я только хотел немножко отдохнуть, спина у меня, что-то заныла, и брюхо, что-то вдруг схватило, а он на меня с дракой, с серпом, – морщась от боли, сказал в своё оправдание Санька.

– Ведь из-за пустяка разодрались, – болезненно вздыхая, проговорила мать.

– Эт ладно, серп-то вскользь угодил, а если бы в сердце, тогда бы что !? – горестно и скорбно стонала мать.

– Как тебе, только, не стыдно брата так искалечил! Вы разве ни одной матери дети, – причитала она.

Горький, колючий комок сдавливал ей горло, от одолевающих слёз, жгуче резало глаза. Она, наконец, не выдержав, запричитала:

– Санюшка! Дитятко ты моё, сокровище ненаглядное! – с распростёртыми руками бросилась она к Саньке. Из сияющей раны его еще сильнее захлюпала сукровица.

– Ну ладно!!! – свирепо прикрикнул отец на мать. – Не переношу, когда в семье увижу слёзы. И к Михаилу: строго притопнув ногой, выпучив глаза, он дико заорал:

– Чтоб больше этого не было.

И поддав Миньке под зад, увесистого пинка, он скрылся в огороде, с треском захлопнув за собой ворота.

А Санька, вошедши в избу улёгся на диван вверх спиной, чтоб угомонить тянувшуюся из раны струйкой сукровицу. Мать присев подле его, чтоб как-то ободрить Саньку проговорила ему в утешение:

– Отец-то вон как на Миньку-то обозлился. Едва сдержался, чтоб не ударить, а ударить он может, чем попадёт под руку. Санька от ноющей боли в спине не плакал, а только болезненно кряхтел.

Бабушка Евлинья, наскоблив мучицы от «чёртова пальца», присыпала Санькину рану, успокаивающе, сказала:

– Ну вот, теперь, Сань, полегчает, всё пройдёт, бог милостив. Успокойся, до свадьбы-то всё заживёт, – ласково наговаривала бабушка.

Бабушке вспомнилось как Санька в детстве, беспричинно и безотвязно плача, подолгу ныл. Целыми часами, сидит и воет и когда невтерпёж надоедало слушать его вытьё, его спрашивали

– Саньк, у попа-то что?

– Кадило! – сквозь слёзы, деловито отвечал, бывало, Санька,

– А у дьякона?