Кот с недовольным видом повертелся, повертелся около деда и как бы понимая напрасность своего мяуканька около деда, подошедши к двери, запросился на двор.
– Вот, давно бы так! – отворяя ногой, проговорил коту дед.
Меж тем семья возвратилась из овина на обед, да и старухи к этому времени пришли от обедни. Отец, от овина, лошадь вести вповоду доверил Паньке.
– Пусти лошадь-то в хлев, брось ему в ясли сенца и иди обедать, – наказал отец Паньке при входе во двор.
Во время обеда, учуяв, что дверца хлева не заперта, лошадь вышла, через задние ворота, в огород. И почуяв свободу, конь игогокнув, вздыбился, взлягнув задними ногами воздух играючи галопом помчался к овину. Ошмётки сыроватой земли высоко взлетели, отстав от подкованных копыт. После обеда Мишка с Панькой вышли во двор для распиловки плах. На чурбашки – заготовки на каталки. Для светлоты Панька раскрыв ворота во всю ширь.
– Что расхлебанили вороты-то, как у растворовых! – обрушился на них отец, выйдя на двор.
– А чем «растворовы» хуже «затворовых»? – возразил Панька отцу.
– А ты, сопляк, помалкивай, скотина может на улицу выбежать и гоняйся потом за ней, загоняя во двор. Да и вообще, не часто раскрывайте вороты-то, а то люди проходят мимо, всё видят, что у нас во дворе-то есть!
Хватился Фёдор лошади, а её в хлеве нет, бросились на поиски, в пределах села не нашли, забеспокоившись о пропаже, вся семья была поднята на ноги, отец не найдя лошадь в течение всего дня, поехал в розыски туда, где была куплена лошадь. На третьи сутки отец оттуда и привёл лошадь.
Пока отец был занят поиском лошади, Панька с Ванькой дружно и безбоязненно катались на коньках на озере, вдоль и поперёк полосуя лёд самодельными коньками. Пиками прокалывали молодой, ещё не окрепший как следует лёд, припадая к дырке губами, дули под лёд, делая забавные туманы, которые белыми тучками забавно расползались в разные стороны, а наплыв на дырку во льду, фырча выходили наружу. В стороне на чистом льду ребятишки, бегая толпой, делали «зыбу». Лёд, качаясь под толпой, вязко зыбился, а потом, не выдержав нагрузки, рухнул. Один парень, затейник забавы, провалился сквозь рухнувшийся лёд и стал тонуть. Испуганно вскрикнув, карабкаясь, он старался вылезть из бездны, мыча от испуга. Случайно проходившие по берегу ребята, постарше годами тонувшего, заметив, что парень барахтается в воде, остановились, не спешили поднимать тревогу. И не бросились к нему для оказания помощи. Один парень недоумённо, с тревогой проговорил:
– Это что, вроде наш Гришка тонет?!
– Вроде он, а вроде не он! Издали-то не узнаешь! Шапка-то вроде его, а голос-то вроде не его! – недоумевал парень, размышляя на берегу.
– Робя! Погодите я домой сбегаю, узнаю, Гришка у нас дома или нет. Если он дома, значит тонет не Гришка наш, а если его дома нету, то наверняка это наш Гришка карабкается, тогда я спасать его стану!
Парень убежал домой, а утопленника спасать бросился случайно проходивший здесь мимо Николай Смирнов, он смело бултыхнулся в ледяную воду во всей одежде. Сам изрядно вымочился и озябся, а утопленника спас вовремя. Спасаемый паренёк от перепуга уже перестал плакать, а на глазах Николая всё ещё виднелись слёзы. Это слёзы радости от сознания того, что перед ним стоит Человек, выхваченный им, из костлявых объятий Смерти. Не подвернись бы Николай в эту кризисную минуту, этот Человек был бы уже мёртв, и его родные уж хлопотали бы о поминках.
Как случилось со Степаном, который вчера жил, вечор был жив, а по утру, по всему селу разнеслось:
– Степан одночасье умер!
Как и полагается по умершему три раза ударили в большой колокол. Любопытные бабы, выходя из изб друг друга спрашивали:
– Эт кто умер?
– Да бают, Степан Шутов!
– Ну, царство ему небесное! – горестно крестясь, отозвалась бабушка Дуня.
– А он от чего помер-то? – желая осведомиться о причине смерти, спросила она же.
– Да бают, опился что ли то? Его слышь, Васька Панюнин опоил, поднёс ему целый гладкий стакан водки. Он её залпом выпил, вот и от этого ноги вздёрнул!
– Ну-у-у! – дивились бабы. – До полсотни годов еле дотянул и случилось такое-то! Пил, а не закусывал. При взрезывании, бают, врачи у него нашли самогонки с литру, да ищо – с пологурца! Он и до того страдал, кровяным поносом, вот и случилось то, чего можно было ожидать. Сам довёл себя до этого, никто его не неволил! – критикуя усопшего, судачили на дороге бабы.
– Как бы ему ещё пожить-то надо! – сокрушённо сожалея Степана, высказалась Анна Гуляева.
– Ну так, видно, не его судьба, – отозвалась на это Дарья.
– А когда он изошёл-то? – допытывалась Стефанида.
– Вчера вечером. Я ходила глядела, как живой лежит, – оповестила баб всезнайка Анна.
– А когда хоронить-то будут? – спросила Дарья.
– Послезавтра! Я на поминки обязательно пойду, уж больно я люблю овсяную кутью, сорочинскую кашу и наверсытку сыту с сытным хлебом! – высказалась в завершение бабьей беседы Анна Гуляева, которая своим неугомонным словоречием никому не уступала очереди в разговоре и сельские новости она всегда выдавала из первых рук.