История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти

В ту же ночь неутомимому Гасу пришлось сломя голову бежать за доктором Солтсом, а утром на свет появился мальчик. Когда мне показали это крошечное слабенькое существо, я, право, не знал, радоваться мне или печалиться; но Мэри объявила, что счастливей ее нет женщины на свете, и, кормя младенца, позабыла все свои горести; и перенесла она все испытания очень храбро, и твердила, что другого такого красавчика не сыщешь в целом свете, и пусть леди Типтоф, о чьем благополучном разрешении от бремени в тот же самый день мы прочли в газете, лежит вся в шелках в роскошном особняке на Гровнер-сквер, все равно ее дитяти нипочем, нипочем не сравниться с нашим милым маленьким Гасом; ибо в чью же честь было нам назвать нашего сына, если не в честь нашего верного доброго друга. Мы скромно отпраздновали крестины, и, уж поверьте, за чаем нам всем было превесело.

Молодая мать, слава богу, чувствовала себя хорошо, и любо было смотреть на нее, когда она сидела с младенцем на руках — в такую минуту, я полагаю, даже самая невзрачная женщина выглядит красавицею. Младенец оказался хилый, но она того не замечала; мы были нищие, но сейчас это ее не заботило. Ей, не в пример мне, недосуг было горевать; а у меня в кармане оставалась последняя наша гинея; и когда и ее не станет… Ах! При мысли об том, что нас ожидает, сердце мое сжималось, и я молил господа, чтобы он ниспослал мне сил и вразумил меня, и, однако же, несмотря на все мои затруднения, был благодарен уже за то, что супруга моя разрешилась от бремени благополучно и, по крайности, тяжкую участь, нам уготованную, встретит в добром здравии.

Я сказал миссис Стоукс, что хотел бы переехать в более дешевое помещение — в мансарду, которая стоила бы мне всего несколько шиллингов, и хотя эта добрая женщина умоляла меня оставаться в наших теперешних комнатах, однако же сейчас, когда жена моя окрепла, я почитал за преступление лишать нашу великодушную хозяйку ее главного дохода; она наконец пообещала отдать мне мансарду и сделать ее по возможности удобной для нас, а Джемайма объявила, что будет страх как рада ухаживать и за миссис Титмарш, и за младенцем.

Вскорости помещение было убрано, и хотя я не вдруг решился сказать Мэри об этих приготовлениях, оказалось, что я напрасно таил от нее и колебался, ибо, когда я наконец сказал — чей, она спросила: "И только-то?" — и, улыбнувшись своей милою улыбкою, взяла меня за руку и пообещала, что у них с Джемаймой комнатка наша будет всегда как игрушечка.

— И я сама буду стряпать тебе обед, — прибавила она, — помнишь, ты говорил, что лучше моего пудинга с вареньем сроду не едал.

Ах, ты, моя душенька! Мне кажется, есть женщины, которым бедность даже мила; но я не сказал Мэри, до какой степени я беден, ей и невдомек было, как изрядно счета адвокатов, тюремщиков да лекарей поубавили ту скромную сумму, что она вручила мне, когда мы отправлялись в заточение.

И, однако же, ей с младенцем не суждено было поселиться в этой мансарде. В понедельник утром мы должны были переезжать, но в субботу вечером у младенца начались судороги, и все воскресенье Мэри не отходила от него и молилась, но, видно, богу угодно было отнять у нас наше невинное дитя, и в воскресенье в полночь мать держала на руках бездыханное тельце. Аминь. У нас есть теперь другие дети, они окружают нас, веселые и здоровые; и в сердце отца след этого крошечного существа почти уже изгладился; но в жизни матери не было, кажется, дня, когда бы она не вспомнила своего первенца, что пробыл с нею так недолго; и много-много раз она водила своих дочек на его могилку у церкви св. Бригитты, и по сей день носит на шее тоненькую золотую прядку, которую отрезала с головки младенца, когда он, улыбаясь, лежал в гробу. Мне случалось забывать день его рождения, с нею же этого не бывало; и нередко посреди разговора по каким-то едва уловимым признакам, по нечаянному слову я вдруг понимаю, что она все еще думает о нем, и это глубоко меня трогает.

Не стану и пытаться описать ее горе, ибо подобные чувства священны и не предназначены для сторонних глаз; никто не вправе доверять их бумаге, напоказ всему свету. Я и вовсе не стал бы упоминать здесь о смерти нашего дитяти, ежели бы не то, что, как нередко со слезами благодарности говаривала моя женушка, даже и эта утрата послужила к нашему благу.

Покуда Мэри оплакивала младенца, меня, стыдно сказать, помимо скорби одолевали еще и иные чувства; и с той поры я не раз думал, как нужда повелевает привязанностями, более того — губит их, и на горьком опыте научился быть благодарным за хлеб насущный. Великая мудрость заключена в том, что в ежедневной молитве нашей мы признаем свою слабость, моля избавить нас от голода и от искушения. Вы, которые сейчас богаты, задумайтесь об этом и не прогоняйте нищего от своего порога.