История шифровального дела в России

Гольдбах продолжает трудиться. Дешифруя переписку Шетарди, он стремится раскрывать все новые ключи. 20 марта 1744 г. он пишет Бестужеву–Рюмину: «Понеже я в четвертой цифири (шифре Шетарди для переписки с другими французскими министрами. — Т. С.) успех возымел, того ради я в состоянии буду Вашему сиятельству не токмо по пиесе на день из тех, которые Вы мне прислали, имею возвращать, но как скоро токмо Вы мне приказать изволите и цифирный ключ вручить, способом которого каждому, который по–французски разумеет, все, написанные той же цифирью пиесы дешифровать весьма легко сможет… В настоящее время я занимаюсь пятой цифирью, которая по своему виду гораздо важнее пиесы откроет. Но всепокорно Ваше сиятельство прошу мне по меньшей мере две недели сроку дать, дабы я себя в состояние привесть мог Вам такой опыт представить, который бы Вашей апробации достоин был. Вашему сиятельству существо подобного труда весьма известно, дабы мне сего дозволить, в которое я все свое возможное прилежание приложу, дабы Ваше сиятельство о моем безмерном желании повелением Вашим удовольствие показать…»[85].

Совершенно очевидно, что к этому периоду своей работы по дешифрованию секретной переписки Гольдбах выработал систему приемов и методов, которые позволяли ему добиваться успеха в столь короткий (две недели!) срок. Напомним, что раскрытие первых шифров у него потребовало значительно большего времени, а именно целого года.

Работа Гольдбаха на поприще дешифрования не оставалась без внимания и высоко ценилась императрицей. В 1744 г. она дает указание о выдаче ему впредь годового жалованья в 2000 рублей из статсконторы. В 1760 г. Гольдбах был пожалован в тайные советники с ежегодным жалованьем в 4500 рублей. Это было одно из самых высоких званий в российском государстве, и награждались им дворяне за особые заслуги перед Отечеством. Заметим, кстати, что Леонарду Эйлеру, несмотря на его выдающиеся научные достижения и постоянное покровительство со стороны российского двора, указанное звание так и не было пожаловано. «Тайных советников у меня много, а Эйлер один», — так обычно отшучивалась императрица на прошения о пожаловании Эйлеру этого титула. Шутка шуткой, но не будем забывать, что принадлежала она императрице, которая, конечно же, знала, что делала.

Итак, приведенные документы достаточно подробно обрисовывают историческую картину, содержащую последовательность событий, связанных с первыми в России опытами по дешифрованию иностранной секретной корреспонденции. Они же свидетельствуют о колоссальном политическом значении этого научного достижения для российского государства. Императрица Елизавета и ее кабинет, возглавляемый А. П. Бестужевым–Рюминым, сразу же стали активно использовать получаемую информацию для проведения своей внешней и внутренней политики. Вот лишь один пример.

14 февраля 1744 г. в протоколах докладов императрице записано, что в тот день ей был подан «экстракт из письма от французского министра Ланмари из Стокгольма от 5 (16) июля 1743 г. в Санкт–Петербург к французскому же министру Далиону. Да из письма ж от него Далиона к французскому в Копенгагене министру Лемеру от 12 августа того ж года, писанного со учиненными при том ремарками для высочайшего Ея Императорского Величества усмотрения, каким образом от французского двора нынешние у Швеции с Даниею дела в повреждение голштинскому дому интересов проектированы и как чаятельно потому оные и производятся. Который экстракт у себя Ея Императорское Величество оставить изволила».

А уже через неделю, 22 февраля, при докладе Елизавета «объявить изволила, что обретающемуся в Швеции российскому помощному корпусу до того времени тамо прибыть за благо рассужено, пока между Данией и Швецией нынешние несогласия без предосуждения голштинского дома интересов совершенно прекращены не будут, и что Ея Императорское Величество никогда от защищения интересов сего дому и восприемлемого в том участия отступить не соизволит и для написания такой резолюции соизволила ее императорское величество оное от собрания поданное рассуждение вице–канцлеру отдать».

Судя по этим документам, можно заключить, что успехи в дешифровании иностранных шифров раскрыли перед правительством России возможность получения «дополнительного знания», которое дало совершенно иное наполнение его политической деятельности.

Собрав достаточно материалов против Шетарди, Бестужев–Рюмин перешел к решительным действиям. Сохранилось его письмо к графу Михайлу Илларионовичу Воронцову от 3 апреля 1744 г. Вот его текст: