История шизофрении

В «Сознающем сердце» /25/ В. Bettelheim объясняет нам это заглавие, говоря, что «Мы не можем больше удовлетворяться жизнью, при которой сердце имеет свои резоны, которых рассудок не знает. Наши сердца должны знать мир рассудка, а разум должен иметь своим гидом знающее сердце», ибо в глубине для него шизофрения — это паскалевская диссоциация между сердцем и сознанием. Автор напоминает, что, когда он формулировал в 1943 г. свой доклад о шизофрении, вызываемой экстремальными ситуациями, он не основывался на теоретических данных анализа и, в частности, на психологии «Я» Hartmann, о которой, по его словам, в период его заключения в Дахау и в Бухенвальде он не знал, а на анализе лично приобретенного опыта глубоких изменений личности в целях выживания.

Он приводит, таким образом, в качестве примера тех, кого он называет «избранными» — личностей, по существу, устанавливающих дистанцию между собой и окружением; в нормальных обстоятельствах эта сдержанность рассматривалась бы как доказательство слабости «Я».

«С момента моего ареста, и особенно во время перевода меня в Дахау… я быстро заметил, что то, что происходит внутри меня, например, диссоциация наблюдателя и человека, который участвует в событиях, было типичным для шизофреника. Поэтому я спрашивал себя: «Превращаюсь ли я в помешанного или я уже помешанный?"» /25, с. 161/. Усилия понять, что происходит в его сознании и в сознании заключенных, которые, по существу, ведут себя как помешанные, и ответить, таким образом, на вопрос о собственном помешательстве, позволили ему выжить. В. Bettelheim настаивает на важности запоминания настоящего, которое в экстремальных ситуациях настолько мучительно, что люди стараются вытеснить его из сознания и забыть. В то же время у заключенного развивается «опустошительный опыт констатации, что его рассудок действовал, когда дело касалось вещей, не имеющих отношения к жизни в лагере, и что он ему изменял в вопросах жизни или смерти. Еще хуже то, что усилия, которые он совершал для того, чтобы сохранить рассудок, тренируя память, обнаруживали процесс ее ухудшения» /25, с. 261/.

В этом состоит результат дегуманизации, которой добивались концентрационные лагеря или лагеря уничтожения, где задачей СС было «заставить заключенных рассматривать смерть не как исход, а как единственный способ положить конец этим нечеловеческим условиям существования» /25/.

Параллель с тем, как R. Laing понимает шизофрению — смерть рассудка, которую больной вызывает у себя самого, чтобы выжить, — напрашивается, несмотря на то громадное различие, что в экстремальных ситуациях концентрационного лагеря речь идет о тотальной смерти, о настоящем уничтожении, и что этого желают и это совершают другие люди.

Терапия, которая для B. Bettelheim вытекает из этой концепции шизофрении, как защиты с целью выживания в экстремальных ситуациях, проста: надо поместить больного в среду, которая была бы точной противоположностью той, где он их пережил. Возражение, которое можно сделать против подобных теорий, также понятно, а именно, что большинство больных детей и взрослых, которые страдают шизофренией, никогда не испытывали реально таких травматических эпизодов в своей семейной среде.

Подход B. Bettelheim, содержащий, как представляется, обвинение против такой среды, тем не менее, был воспринят широкой публикой как близкий к школам (в том числе английской антипсихиатрии), придающим большое значение семейным факторам в генезе шизофрении. Широкому распространению взглядов B. Bettelheim также, несомненно, способствовало осуждение общественным мнением, набиравшим в это время размах, использования психиатрии для содействия функционированию тоталитарных систем, а не для исправления медицинским путем бедствий, причиненных ими.

Глава XI. 1971 год

В течение 1971 года должны были состояться два события, заведомо совершенно различные по сути: в апреле в Москве XXIV съезд КПСС и в ноябре в Мехико V Всемирный конгресс психиатров. Все-таки имея в виду именно оба этих события, Владимир Буковский составил сборник документов, опубликованный во Франции, под недвусмысленным заглавием: «Новая психическая болезнь в СССР: оппозиция» /30/, свидетельствующий о все более частом использовании в СССР психиатрии в целях политических репрессий, о принудительном помещении диссидентов в специальные психиатрические больницы.

В. Буковский сам к тому же был помещен в психиатрическую больницу в Ленинграде, где находился с декабря 1963 по февраль 1965 года, а затем подвергнут экспертизе… в октябре 1971-го! Сведения об этих фактах, встреченные вначале с недоверием западными психиатрами (и, нужно это признать, не понимавшими, как их советские коллеги могли оказаться виновными в подобной практике в тот самый момент, когда они восстанавливали контакты с международным научным сообществом), вызвали в дальнейшем бурные дискуссии среди членов Всемирной Психиатрической Ассоциации (ВПА).