История шпионажа

„В 1950 году, когда я приехал в Министерство внутренних дел, мой коллега Иголкин, работавший в отделе СК (Советские колонии, чьей обязанностью было докладывать в Москву о действиях советских официальных лиц), рассказал мне о возвращении Барзова и сказал, что он допрашивает его в тюрьме на Таганке. Иголкин несколько раз беседовал с Барзовым, который предоставил массу ценной информации. Он свободно разговаривал и охотно описывал свое пребывание в руках американцев, надеясь заработать этим прощение или хотя бы возможность увидеть жену и сына. Иголкин так описывал мне это: „Когда я вхожу к нему, он смотрит на меня как собака, виляющая хвостом в надежде получить кость“. В тюрьме Барзова держали восемь месяцев из-за того, что у него было много информации, а высокопоставленные офицеры МВД хотели уточнить некоторые моменты в его рассказе.

Ему, конечно, никто не сказал, что его приговорили к смертной казни еще тогда, когда он был в Америке. Когда они закончили допросы, его расстреляли, так и не дав увидеть жену и сына“.

Капитан Николай Федорович Артамонов представляет собой выдающийся пример советского перебежчика, которому ничто не угрожало, но он бежал на Запад, когда понял, что коммунистическая система не работает. У капитана Артамонова был неподдельный интерес к системе, которую он покинул. Когда он дезертировал в возрасте тридцати одного года, это был один из лучших офицеров советского военно-морского флота. В 27 лет он стал командовать эскадренным миноносцем Балтийского флота, в это время о нем писали в „Красной звезде“ и „Советском флоте“. В статьях отмечали его успешную службу, хорошую подготовленность к борьбе с подводными лодками, отличную партийную работу, проводимую им среди подчиненных.

Его корабль был одним из двух эсминцев Балтийского флота, которые выбрали для официального визита в Копенгаген. Он дезертировал в июне 1959 года в Гдыне, в Польше, где обучал индонезийских моряков противолодочным операциям.

В речи, с которой Артамонов выступил перед Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности, он сказал: „Я пришел в Соединенные Штаты Америки не из-за связей с иностранными разведками, потому что у меня нет таких связей. Я сделал этот шаг и не из-за угроз возмездия за что-то, что я сделал, — в мой адрес не поступало таких угроз. Напротив, советские власти хорошо относились ко мне, и передо мной было блестящее будущее, так как меня характеризовали как одного из лучших молодых офицеров советского ВМФ. Мое дезертирство не подсказано ни мыслями о большой материальной выгоде, ни соображениями безопасности, ни желанием обеспечить себе легкую жизнь, так как, чтобы попасть сюда, я оставил все, что обещало мне блестящую карьеру.

На самом деле я пришел сюда только из-за политики, проводимой Кремлем“.

Упреки, которые делают дезертирам, оставляющим свою семью, не имеют отношения к случаю капитана. Он не был женат, его родители умерли, у него не было братьев и сестер.

Это идеал коммунистического воспитания. Николай был пионером, затем комсомольцем, в двадцать один год вступил в коммунистическую партию. Он рассуждал: „Говоря советским языком, я был стопроцентным советским гражданином нового поколения, не испорченным рождением при капитализме, не подвергшимся влиянию буржуазной идеологии, не имевшим отношения к деньгам капиталистов“.

Артамонов жил в Ленинграде, где его отец работал механиком. Он вспоминал: „Когда я был пионером, меня учили быть всегда бдительным, потому что вокруг враги; если бы потребовалось, я должен был предать своего отца. Я видел аресты и замечал, что люди, которых я знал, исчезают в камерах НКВД, но из-за своей молодости я был доволен, что моя родина делает себя еще сильнее, избавляясь от „врагов народа““.

Закончив основную школу, Артамонов, который мечтал служить на море, поступил в военно-морскую школу на Васильевском острове в Ленинграде. Закончив ее, поступил в Военно-морское училище имени Фрунзе, лучшее в России.