Дипломатические усилия, целью которых было удержать территорию Конфедерации вне Тридцатилетней войны, не один раз висели на волоске. Сильнее всего давление приверженцев твердой конфессиональной линии становилось всякий раз тогда, когда собственная религиозная партия терпела поражение или, казалось, с Божьей помощью побеждала. Так, когда в 1631–1632 гг. неожиданный победоносный поход шведского короля Густава Адольфа обрушился на католические державы, которым до тех пор сопутствовал успех, цюрихское духовенство настаивало на присоединении к «льву Севера». В сентябре 1633 г. шведский генерал Горн по дороге к Констанце, которую намерен был взять осадой, даже прошел без разрешения по швейцарской территории. То обстоятельство, что Швейцария все же оставалась островом мира, имело разные причины. С одной стороны, политики, чье слово играло решающую роль, вопреки всем призывам своего духовенства к интервенции, проводили преимущественно прагматический курс. Для людей трезвого ума было ясно, что следствием активной поддержки одной из сторон должно было бы стать не только серьезное вовлечение в не поддающиеся прогнозированию европейские конфликты, но и внутренняя война между кантонами. Кроме того, широкие слои населения страны извлекали из нейтральной позиции Швейцарии экономические преимущества. Вследствие неурожаев в большой части Европы, обусловленных войной, продукты сельского хозяйства продавались по выгодным ценам. От этого выигрывали не только землевладельческие элиты городов, но и слои сельской знати. В 1620-е и 1630-е гг. на селе возник даже настоящий конъюнктурный бум. Немало крестьян брали кредиты и оказывались в трудной ситуации должников, когда после 1640 г. в военных действиях воцарился застой и на горизонте замаячил мир, — тогда началось падение цен на зерно.
К тому же для тех, кто принимал в Швейцарии решения, постоянным призывом к нейтралитету служили события в «Трех союзах», с которыми Конфедерацию связывала свободная ассоциация. Здесь, где последнее слово принадлежало отдельным общинам, конфессиональный раскол высвободил огромный потенциал насилия. Страшная картина, возникавшая в сознании умеренных швейцарских элит, — самоистребление при деятельной помощи великих держав, — превратилась у соседей на востоке в действительность. Поводом для вмешательства стала подвластная членам союзов земля Вельтлин. Главные роли в этой кровавой борьбе за души и горные перевалы играли папа Урбан VIII, а также Испания и Франция. Особенно много было поставлено на карту для дома Габсбургов — речь шла о высокогорных альпийских дорогах, которые представляли собой важные соединительные пути между его северными и южными владениями.
С заключением Вестфальского мира Конфедерация, которую искусно представлял бургомистр Базеля Веттштайн, преследовавший прежде всего интересы своего города, добилась выхода из состава империи. Точнее говоря, она была исключена из числа государств, имевших обязанности по отношению к империи. Франция и Нидерланды интерпретировали аналогичное освобождение как подлинное провозглашение своего суверенитета. В Конфедерации, напротив, еще в течение десятилетий потом внутренние кантоны разыгрывали карту принадлежности к империи, если находили это уместным, исходя из конфессионально-политической ситуации. Настойчивое притязание на ранг самостоятельного субъекта международного права дало себя знать, только когда Габсбурги, то есть Франция, поставили этот статус под вопрос, а соображения оборонной политики позволили неограниченному суверенитету предстать необходимым.