Учредительный съезд Новой сионистской организации состоялся в сентябре 1935 г.; делегатов на этот съезд прислали 713 000 избирателей из 32 стран — больше, чем участвовало на выборах в сионистский конгресс. Правда, проверить эти цифры было невозможно, а кроме того, Жаботинский облегчил своим сторонникам задачу сбора подписей: не нужно было даже платить чисто символические членские взносы — достаточно было просто заявления о сочувствии ревизионистам. Но даже если официальная статистика была раздутой — первоначально Жаботинский рассчитывал на миллион избирателей, — все равно можно не сомневаться, что ему оказали внушительную поддержку, особенно в Польше и в других странах Восточной Европы. Более того, Жаботинского поддержали не только простые доверчивые люди, готовые отдать свои голоса любому, кто пообещает им спасение: он завоевал множество приверженцев среди молодежи и интеллигенции[516]
. По мере ухудшения международной ситуации во всех слоях еврейских общин нарастало недовольство, и люди полагали, что если не сработала закулисная дипломатия Вейцмана, то нужно предоставить шанс Жаботинскому.Итак, в 1935 г. Жаботинский наконец создал собственную партию — Новую сионистскую организацию — и стал ее неоспоримым лидером. Штаб партии разместился в Лондоне. Жаботинский путешествовал по многим странам как представитель своего движения, выступал с речами перед воодушевленной публикой, давал интервью, устанавливал контакты с мандатной комиссией Лиги Наций. Он встречался с президентами, министрами и членами парламента, и в некоторых столицах, особенно в Восточной Европе, к ревизионистскому движению отнеслись весьма благосклонно (по причинам, которые мы сейчас обсудим). Но было не совсем понятно, на что рассчитана вся эта бурная общественная деятельность. Долгие годы Жаботинский жаловался на то, что у него связаны руки. Теперь же он наконец получил полную свободу действий, а его движение даже начало завоевывать международное признание. Пока Жаботинский был главой оппозиции, он располагал привилегией упрекать официальную верхушку сионистской организации в неудачах, объясняя их недостатком изобретательности. Но теперь одной только критики было мало. От Жаботинского ожидали, что он предоставит реальную альтернативу традиционной политике сионизма и добьется успеха там, где сионистской организации это не удалось. Настал час испытания; общественность готова была заявить Жаботинскому: «Здесь Родос, здесь и прыгай».
В этот период действовала королевская комиссия и разрабатывался план раздела Палестины. В феврале 1937 г. Жаботинского пригласили дать показания перед комиссией, и он сделал ряд энергичных заявлений относительно своей политики. Он заявил, что положение евреев в Восточной Европе — это катастрофа исторического масштаба. Предстоит спасать миллионы — многие миллионы — евреев. Евреям нужно государство, поскольку жизнь в государстве — это единственно возможное нормальное состояние для любого народа. Даже самые малочисленные и скромные нации, не способные похвастаться особыми заслугами и не сыгравшие заметной роли в развитии человечества, имеют свои государства. Но когда сионизм просит даровать государство самому несчастному из всех народов планеты, ему отвечают, что он просит слишком многого, мотивируя свой отказ тем, что в еврейском государстве арабы останутся в меньшинстве. Но в чем здесь проблема? Ведь у арабов уже есть несколько национальных государств:
«Одной части, одной ветви этой расы — и не самой большой ветви — придется жить в чужом государстве. Что ж, так происходит со всеми крупнейшими нациями мира. Нет такой большой нации, обладающей собственным могучим и влиятельным государством, часть которой не жила бы в каком-то другом государстве… вполне понятно, что палестинские арабы предпочли бы видеть Палестину арабским государством номер 4, 5 или 6… Но когда претензии арабов вступают в конфликт с просьбой евреев о спасении, это напоминает спор человека, у которого разыгрался аппетит, с нищим, умирающим от голода»[517]
.